На что граф Альба де Листа со злорадной усмешкой ответил:
– Если Вы желаете, сеньора, я могу показать Вам копию списка со стоимостью и порядком похорон короля Франции, которые были совершены с неприличной поспешностью и без каких-либо церемоний.
Время до Великого Поста Филипп II решил провести с женой в Аранхуэсе. За год дворец здесь значительно перестроили и расширили, устроили фонтаны и каскады и засадили величественную аллею вязами. За работами здесь наблюдали два опытных садовника, которых прислала Екатерина Медичи. Елизавета целыми днями занималась с ними планировкой новых садов. Католический король же руководил разведением соколов, одно из немногих развлечений, которые он себе позволял (Гизы постоянно присылали ему в подарок самых отборных соколов, коршунов и прочих стервятников, Филипп же им взамен – быстрых мулов из королевских конюшен в Ассегну и чистокровных скакунов из Андалусии). А придворные в мраморном зале дворца обсуждали политические новости с Альбой или принцем Эболи, в зависимости от того, к какой партии принадлежали, или обсуждали с Филиппом достоинства той или другой религиозной реликвии, приобретённой королём. Испанки же плели интриги под знамёнами главной камеристки королевы или принцессы Эболи.
В начале пребывания королевской четы в Аранхуэсе пришло известие о кончине графа Альба де Листы. Ему вырвали зуб, но десна продолжала кровоточить, и спустя двадцать дней после операции дворецкий королевы скончался, что особенно никого не огорчило, кроме Елизаветы:
– Хотя граф был человеком грубым и страстным, но, вместе с тем, разумным, искренне меня любил и хорошо служил мне!
Филипп II временно назначил дворецким королевы герцога Альбу, пока окончательно не будет сформирован её придворный штат. Несмотря на то, что с разрешения мужа Елизавета теперь могла назначать на должности своего двора того, кого ей заблагорассудится, в марте отъезд Луизы де Бретань, Анны де Монпасье и других дам во Францию был окончательно решён. Вскоре по этому поводу Елизавета получила депешу от матери, составленную в соответствии с предложениями французского посла. Екатерина Медичи обещала Луизе де Бретань и другим дамам щедрое вознаграждение после возвращения во Францию. К письму также прилагался подарок для Елизаветы – Псалтырь, на котором Карл IХ собственноручно написал имя сестры и преподнёс ей от себя в подарок чётки. На этот раз королева Испании действовала решительно: вызвав к себе статс-даму, она ясно дала понять, что им необходимо расстаться и вручила отзывное письмо королевы-матери. Так как от радости Филипп II не ставил предела для её щедрости, Луиза де Бретань и другие дамы остались довольны, сожалея только о том, что у них больше не будет такой прекрасной госпожи, как Елизавета. После долгих дебатов было решено, что статс-дама вернётся во Францию в составе свиты Анны де Монпасье, за которой вскоре должен был приехать её жених граф д’Э. Кроме того, к неудовольствию главной камеристки, Клод де Винё должна была отныне заведовать драгоценностями королевы. Что же касается поста первой дамы, то королева предложила его герцогине Альбе, которая была в тех же летах, что и графиня Уренья.
Правила Великого поста 1561 года неукоснительно соблюдались всеми обитателями Аранхуэса, кроме королевы и Анны де Монпасье. Так как здоровье Елизаветы ещё не восстановилось полностью, Филипп II обратился с просьбой к папскому легату позволить королеве и её кузине совершать молитвы наедине в своих покоях. Отправлять придворные богослужения должны были кардинал Мендоса, великий инквизитор Вальдес, Диего де Чавес, духовник короля, Консильи и Пачеко, капеллан и духовник Елизаветы, и аббат Сент-Этьен, её податель милостыни. Утренняя религиозная служба, на которой присутствовали Филипп II, его сестра и сын, длилась по шесть часов каждый день. Проведя в Аранхуэсе первые четыре недели Великого поста, король затем удалился в монастырь Сан-Хуан-де-лос-Рейес в Толедо, а Хуана Австрийская – в Нуэстра-Сефиора-де-Кармель. Елизавета же осталась в Аранхуэсе под надзором герцогини Альбы, принцессы Эболи и главной камеристки. Дону Карлосу тоже разрешили остаться при дворе со своим наставником доном Гарсиа де Толедо и дворецким принцем Эболи.
Во время пребывания в Аранхуэсе инфант вёл себя более пристойно, чем обычно. Вероятно, красота и доброжелательность Елизаветы смягчили его сердце. В последнее время он взял за обычай, воздавая должное королеве, одновременно пренебрежительно отзываться о своём отце. Нередко резкие высказывания пасынка шокировали Елизавету. Однажды дон Карлос высмеял чрезмерное смирение, выказанное королём в присутствии великого инквизитора Вальдеса, а также одежды, подаренные Филиппом II Богоматери Гваделупской. В другой раз он прочитал Елизавете собственный сонет на французском языке:
Вы громко жалели об отъезде короля, мадам,
Однако я понял, что сам не испытываю печали.
Признайтесь, что когда Вы говорили о короле, то думали обо мне!
Отдайте, молю Вас, мне Ваше сердце,
И живите моим, которое я давно подарил Вам!
А на следующий день преподнёс королеве собачку «в противовес» её любимому попугаю, подаренному королём, и снова продекламировал:
Если бы он мог рассказать Вам о моей страсти и о моей преданности,
То Вы бы с большей готовностью прислушались к его словам
О моей несравненной боли, чем если бы я сам открыл Вам правду.
Итак, попугай, говори за меня!
Вероятно, если бы Филипп услышал эти излияния сына, они вряд ли бы ему понравились. Что же касается самой Елизаветы, то её больше волновала растущая с каждым днём в Испании непопулярность её матери. Выражением тревог королевы стало письмо Луизы де Бретань к Екатерине, написанное ещё до Пасхи:
– Мадам, здесь говорят, что скоро будет объявлена война между двумя королевствами, что, уверяю Вас, очень огорчило Вашу дочь, и она умоляет Вас хорошенько обдумать это.
ebooksa