Несмотря на сложные отношения с герцогом Альбой, Елизавета примирилась с его женой, своей новой статс-дамой. Что же касается графини Уреньи, то после отъезда Луизы де Бретань у неё не осталось причин для недовольства. Наоборот, король выказал главной камеристке своё неудовольствие из-за одного случая, который произошёл с его супругой.
Как-то раз после заката Елизавета отправилась в монастырь Санта-Клара, чтобы прогуляться по его обширным садам. Там уже находилась Хуана Австрийская, которая решила вернуться вместе с ней. Согласно этикету, королева и её золовка должны были ехать в разных каретах. Вместо этого они подсели к герцогине Альба, чтобы немного поболтать. А графиню Уренью оставили в карете королевы. Наслаждаясь свежим вечерним воздухом, дамы весело смеялись, не заметив, что шлейф платья Елизаветы попал под колёса кареты. Внезапно Елизавета выпала наружу и несколько секунд её волочило по земле. Её спутницы отчаянно закричали и карета остановилась. К счастью, королева не получила серьёзных травм, не считая сильного испуга. Дамы подняли её и отнесли в карету, где сидела главная камеристка. После чего все вернулись во дворец. Там Елизавету уложили в кровать и позвали лекарей. Пока те обсуждали её лечение, пришёл Филипп II, узнавший обо всём во время заседания государственного совета. Хирурги заверили его, что королева не пострадала и скоро оправится от испуга. Король успокоился и супруги поужинали вместе в присутствии графини Уреньи. Посмеявшись над происшествием с женой, Филипп, тем не менее, запретил главной камеристке впредь уступать своё место кому-либо во время поездки с королевой. Однако поддразнивания мужа обидели королеву и они расстались недовольные друг другом.. На следующее утро, однако, Елизавета рано отправилась навестить своего супруга, и, пробыв некоторое время наедине, король и королева появились вместе на публике. Впоследствии Елизавета дала аудиенцию французскому послу, который написал её матери:
– Вид Её Величества совершенно избавил меня от опасений, ибо, слава Богу, она выглядела такой грациозной и живой, как никогда в своей жизни.
После коронации юного Карла IX в День Вознесения 1561 года Антуан де Бурбон решил предпринять последнюю попытку добиться от Филиппа возвращения своих земель. С этой целью вместе с Екатериной он отправил в Испанию королевского камердинера д'Озанса, Тот должен был обратиться, в первую очередь, к Елизавете, которой было предложено обеспечить ему аудиенцию у Филиппа II. Это была непростая задача, которую родственники так беспечно навязали молодой королеве. Политика Екатерины, заключающаяся в примирении всех враждующих сторон, довела католического короля до крайней степени враждебности. Однако удовлетворить короля Наварры в это время было очень важным для флорентийки. Уже начал формироваться триумвират в составе коннетабля Монморанси, герцога де Гиза и маршала Сент-Андре, и королева-регентша опасалась потерять свою власть.
При этом флорентийка забывала, что, как католической королеве, её дочери было затруднительно просить своего мужа отказаться от цветущей территории в восемьдесят миль с населением, превышающим 300 000 душ. В своём рвении достичь своей цели, Екатерина даже продиктовала дочери слова, которые она должна была употребить, когда попытается убедить Филиппа расчленить своё королевство, чтобы удовлетворить притязания такого никчемного принца, как Антуан де Бурбон: «Королева, моя мать, пишет мне, что, если Вы цените её жизнь, её покой и сохранение нашей религии в королевстве Франции, она очень искренне умоляет Вас через меня сделать что-нибудь для короля Наварры».
Услышав о претензиях Антуана де Бурбона, Филипп II выразил крайнее неудовольствие: католический король настолько презирал этого принца, что во всех депешах именовал его без всяких титулов: «Вандом». Видя это, Елизавета благоразумно дала мужу прочитать письмо Екатерины вместо того, чтобы повторить ему её слова. После чего молодая королева, возможно, под диктовку Филиппа, дала такую отповедь матери:
– Мадам, месье д'Озанс прибыл ко двору в такое неблагоприятное время, что я очень боюсь, что он не встретит такого хорошего приёма, которого я могла бы желать, ибо они (министры Филиппа) настолько поражены всем, что недавно произошло во Франции, что теперь не придают его словам никакого значения.
Таким образом, эта французская миссия провалилась.
Летом окончательно решилась судьба Марии Стюарт. По приказу мужа Елизавета передала матери, что дон Карлос никогда не женится на королеве Шотландской. И об его предполагаемом браке с Хуаной Австрийской речь тоже не идёт. В ответ Екатерина Медичи сообщила, что 12 августа Мария, наконец, отплыла в Шотландию.
С болью в сердце и грустными предчувствиями простилась она с Францией, где наслаждалась великолепием и роскошью, какие только мог тогда предоставить цивилизованный мир. Легкомысленная и непостоянная до последнего, королева Шотландская летом нашла утешение в ухаживаниях Анри д'Амвиля, второго сына коннетабля Монморанси, который даже подумывал развестись со своей супругой, чтобы жениться на ней. Екатерина не выказала неудовольствия этим брачными планами, так как её больше беспокоило, как бы Мария не очаровала юного короля Карла IХ, поэтому сделала всё, чтобы ускорить её отъезд. В качестве прощального подарка флорентийка добавила от себя пенсию в 20 000 ливров к приданому своей невестки, которое и без того было значительным. Во время прощания кардинал Лотарингии предложил племяннице оставить ему на сохранение шкатулку с драгоценностями, а также мебель и другую обстановку, которые она решила взять с собой в Шотландию.
– Монсеньор, – ответила Мария, хорошо знавшая своего дядюшку, – если у меня хватит смелости, чтобы доверить себя волнам, то я, конечно, могу рискнуть и своими драгоценностями!
Что же касается Елизаветы, то она пыталась унять свою тревогу, предаваясь любимому занятию под руководством Софонисбы Ангиссолы, которая, написав портреты короля, королевы, Хуаны Австрийской и дона Карлоса, получила должность придворной художницы. Клод де Винё в письме, адресованном Екатерине Медичи 30 сентября 1561 года, свидетельствует:
– Королева большую часть своего времени рисовала, что доставляло ей огромное удовольствие, так что я думаю, что через год она станет такой же хорошей мастерицей, как та, которая её учит, одна из лучших в мире.
Художница оказала большое влияние на молодую королеву. Благодаря Ангиссоле Елизавета значительно улучшила свои любительские навыки рисования. Впоследствии итальянка также учила рисовать её дочерей.
Глава 14
В конце года королева-мать решила отозвать Себастьена де л’Обеспина. Ходили слухи, что она заподозрила его в преданности Гизам. Однако, не желая обижать епископа Лиможа, сослалась при этом на его болезнь, которая, якобы, мешала послу выполнять его обязанности. Заменить же посла должен был его секретарь Жан де Сен-Сюльпис, целиком преданный Екатерине Медичи. Это очень не понравилось испанскому двору. Елизавета тоже не желала отъезда де л’Обеспина и ходатайствовала о том, чтобы тот остался на своём посту.
– Поскольку, – писала она матери, – я считаю его почти отцом за добрые советы, которые он так часто давал мне.
Рождество королевская чета праздновала в Вальядолиде. Этот древний город являлся штаб-квартирой трибунала священной инквизиции и Филипп II лично председательствовал на его заседаниях. Несколько дворян после отречения от ереси были освобождены, остальные же – сожжены во время грандиозных аутодафе в присутствии короля и высшего духовенства Испании. Елизавета не присутствовала на этих зрелищах, в отличие от своей золовки, хладнокровно наблюдавшей за мучениями бедных жертв. Затем католический король с женой отправился в Мадрид, в окрестностях которого у подножия унылой горной цепи Гуадеррама он задумал возвести великолепный дворец-монастырь Сан-Лоренцо-эль-Реаль-дель-Эскориал. Четыре года назад Филипп II дал обет после победы своего полководца, герцога Савойского, в битве при Сен-Квентине в день святого Лоренцо, что построит монастырь в форме раскалённой решётки, на которой этот святой принял мученическую смерть.
Пока король занимался подготовкой к строительству Эскориала, Елизавета с наступлением тепла перебралась в Каса де Кампо. Филипп II тоже вскоре присоединился к жене, проводя с ней, как обычно, не менее двух часов в день.
Тем временем дон Карлос продолжал свою учёбу в Алькале, хотя это принесло ему мало пользы. Он упрямо отказывался прислушиваться к наставникам, которые не осмеливались наказывать его за нарушение дисциплины. Ссоры Карлоса с доном Хуаном Австрийским возмущали преподавателей. Инфант подозревал своего молодого дядю в том, что тот доносил о его поведении Филиппу.