– А почему бы регентше не приехать в Испанию?
На что Сен-Сюльпис изящно заметил:
– Поскольку они обе королевы, то неуместно, чтобы бы мать шла впереди своей дочери.
Под весом этого убедительного аргумента Филипп II в конечном итоге согласился на поездку своей жены во Францию, сожалея при этом о том, что сам не может участвовать в этой встрече, которая, возможно, состоится в апреле следующего года.
По возвращении королевской четы в Мадрид, перед Пасхой 1565 года, началась подготовка к встрече между королевами. Путешествие Елизаветы и его цели по-прежнему обсуждались в большой тайне. Сен-Сюльпис писал Екатерине Медичи:
– Я пока, мадам, не узнал ничего положительного о путешествии, потому что всё решается медленно и так тайно между королём и королевой, что никто, кроме герцога Альбы, не знает об этом ничего.
Выбор людей, которые должны были сопровождать королеву, стал тоже источников больших споров. Все дамы Елизаветы настойчиво требовали разрешения сопровождать свою госпожу, одни ссылаясь при этом на свои должности при её дворе, а другие – на заслуги их предков. Филипп, однако, составил список собственноручно, игнорируя упрёки и слёзы тех дам, которых он исключил. В этот список не вошёл и Руй Гомес. Филипп так пояснил это послу:
– Во время путешествия Её Величества инфант, мой сын, должен отправиться на поклонение к Богоматери Гваделупской, и единственному человеку на земле, кому я могу его доверить, это принц Эболи.
Несмотря на огромное желание Руя Гомеса принять участие в путешествии королевы, король отказал ему в этом, так как чувствовал сильное беспокойство за инфанта, часто впадавшего в состояние меланхолической мизантропии, сопровождающейся приступами жёлчной лихорадки.
– Инфант печален и меланхоличен, и в его разуме ничего не меняется, – писал современник.
– Состояние душевной прострации, проявленное принцем в это время года, описывается как «плачевное». С инфантом ничего не поделаешь, – вторил ему другой.
Филипп приказал принцессе Эболи уведомить придворных дам, что он осуждает их глупость и экстравагантные расходы по случаю путешествия королевы, и считает, что платья, которые обычно носят дамы, достаточно дорогие и великолепные, и должны служить им на протяжении ещё девяти месяцев. Кроме того, король запретил придворным покупать для путешествия украшения из серебра или золота, заметив Сен-Сюльпису:
– Мы надеемся, что во Франции будут действовать по тому же принципу; потому что встреча запланирована для удовольствия, а не для состязаний в роскоши.
Французский двор, однако, не был склонен следовать благоразумным советам Филиппа, и слухи о роскошных экипажах знати и щедрых расходах Екатерины и её сына вынудили короля, вопреки его воле, в конце концов, отменить свои запреты и разрешить своим подданным действовать по собственному усмотрению.
Обрадованная новостью, Екатерина позвала посла, Франсиско де Алаву, и сказала:
– Господин посланник, все послы при этом дворе верят, что католический король, мой сын, будет присутствовать на этой встрече, но я это отрицала и буду продолжать отрицать это впредь.
На что Алава посоветовал королеве-матери продолжать опровергать этот слух, и вообще сохранять величайшую тайну по поводу встречи.
– При этом, – писал испанский посол, – христианскую королеву охватил сильный приступ смеха, который она подавила с таким видимым удушьем и вздыманием горла, что король воскликнул: «Матушка, у тебя такой вид, как будто ты собираешься заплакать!» Затем королева подозвала к себе сына и что-то прошептала на ухо, приказывая ему, клянусь его жизнью, держать это в секрете. Христианский король разразился продолжительным смехом, затем подошёл ко мне и сказал: «Дон Франсиско, успокойтесь, будьте уверены, что я сохраню это в секрете». Затем, обращаясь к своей матери, король сказал: «Мадам, Вы никогда раньше не приказывали мне держать это в секрете!» «Разве Вы не очень рады, господин посол, что это свидание решено?» – спросила королева. «Да, мадам».
– Вы говорите резко и небрежно, господин посол, – не успокаивалась Екатерина.
– Молитесь, мадам, чтобы это принесло Вам удовлетворение и огромную пользу делу религии и Бога! – ответил Алава.