Лучшая принцесса своего времени

22
18
20
22
24
26
28
30

В десять часов Карл IХ, королева-мать, французские вельможи и дамы покинули Сен-Жан-де-Люз. Короля сопровождал отряд лёгкой кавалерии. Добравшись до павильона, возведённого на берегу реки, Карл уселся на диван, и, оживлённо переговариваясь с окружающими, одновременно наблюдал за тем, как переправляли багаж, принадлежавший испанцам, который везли мулы, управляемые слугами в конических шапочках. Намеренно или случайно, король и его мать прождали более двух часов, прежде чем на противоположном берегу реки появился хоть один представитель испанского двора.

Как только около двенадцати Елизавета вышла из своих покоев, над фортом был поднят штандарт Испании и прозвучал салют. Триста лучников из личной гвардии королевы заняли свои позиции на берегу, а её камергеры и офицеры сели в лодки. Вне себя от нетерпения, Екатерина Медичи объявила было о своём желании немедленно переправиться на испанский берег, как Елизавета в носилках с главной камеристкой в сопровождении своих дам и самых знатных дворян Испании начала спуск с высот Ируна. Тотчас на французском берегу её приветствовали фейерверком и музыкой королевского оркестра. Перед своеобразным мостом из длинных барж, наведённым французами через реку, стоял Карл IХ в окружении своей свиты и солдат полковника Строцци в полном снаряжении и с ружьями в руках. На испанском берегу тоже собралась огромная толпа, наблюдавшая за встречей царственных особ.

Под палящим солнцем на плавучем мосту двадцатилетняя Елизавета обняла своего брата-короля, который был пятью годами младше её. Жара стояла настолько невыносимая, что шестеро солдат Строцци упали замертво. Чуть в стороне от моста на зелёной поляне виднелся решётчатый павильон, искусно увитый гирляндами из цветов и листьев, украшенный эмблемами и увенчанный флагами Испании и Франции. Его интерьер поражал роскошными коврами, стульями и диванами, а также столиками с изысканной закуской: ветчина из Майена, языки, сосиски, пирожки, салаты, варенье, сладости и всевозможные фрукты, не говоря уже о бордо и других винах с отборных виноградников Франции и Испании. Около павильона дочь поджидала Екатерина Медичи. При виде неё Елизавета, не дожидаясь помощи своего камергера, спрыгнула с носилок и поспешила в радостном волнении к своей матери. Однако по пути, вероятно, вспомнив о том, что она – католическая королева, Елизавета замедлила свой шаг. Приблизившись, она с достоинством сделала реверанс и наклонилась, чтобы поцеловать руку Екатерины. Желая предотвратить это выражение дочерней любви, которое оскорбило бы надменных испанцев, флорентийка обняла и нежно поцеловала дочь. Причём по щекам обеих текли слёзы.

Когда день начал клониться к закату, пора было отправляться в крепость Сен-Жан-де-Люз, где католическая королева с семьёй должна была провести ночь. По сигналу Екатерины её главный конюший подвёл к дверям павильона молочно-белого коня со сбруей из чёрного бархата, окаймлённой серебром и расшитой мелким жемчугом, с вензелями и гербами Генриха II, отца Елизаветы. Это был подарок Екатерины дочери. После того, как Карл подсадил её в седло, католическая королева с матерью и братом направилась в Сен-Жан-де-Люз. За ними следовала их свита, причём каждого испанского гранда сопровождал француз соответствующего ранга, а епископа – французский прелат. При этом сразу стал заметен контраст между французскими кавалерами верхом на великолепных лошадях с плюмажами, в разноцветных бархатных плащах и с украшенными драгоценными каменьями рапирами, и испанцами в круглых шляпах, простых чёрных накидках и верхом на мулах с вьюками поперёк седла.

На пороге дома, отведённого под жильё королевской семье, Елизавету встретила хорошенькая двенадцатилетняя Маргарита со своей гувернанткой, графинями де Шарни и де Соммери, и восемью фрейлинами. Королева нежно обняла свою младшую сестру, которая проводила её в приготовленные апартаменты, чтобы Елизавета могла немного отдохнуть. Через час туда вошла Екатерина и пригласила её на торжественный ужин с королём. Однако королева Испании, утомлённая официальными церемониями, попросила разрешения поужинать со своей сестрой. После трапезы она всё-таки навестила Карла и оставалась с ним до десяти часов вечера.

– Королевская семья провела вечер вместе, – говорит хронист, – в приятных и задушевных беседах и в радостном веселье. Затем король и королева проводили упомянутую даму, католическую королеву, в её апартаменты, в сопровождении такой компании, которую невозможно было бы перечислить.

На следующий день, 15 июня, Елизавета совершила торжественный въезд в Байонну. Флорентийка приказала кардиналу де Бурбону сопровождать её дочь, однако прелат, достигший преклонного возраста, не был склонен к многочасовому утомительному переходу под палящим солнцем, поэтому попросил:

– Пусть эта честь будет оказана молодому принцу Наваррскому, моему племяннику.

Однако Елизавета, помня о запрете своего мужа на любые сношения с вождями кальвинистов и их союзниками, и, особенно, с королевой Наварры, сказала:

– Я прошу кардинала де Бурбона сопроводить меня в Байонну.

Поэтому прелат облачился в свои пышные одежды и сел на мула, приготовившись с покорностью переносить удушающую жару. Католическая королева покинула Сен-Жан-де-Люз около двух часов дня. Она ехала в своей карете, пока не оказалась в двух милях от Байонны, в сопровождении Маргариты де Валуа, герцога Анжуйского и своего нового дворецкого Хуана Манрике. Остановившись у одинокого дома на обочине дороги, Елизавета пересела на серого коня, подаренного Карлом IХ, со сбруей, украшенной драгоценными камнями (подарком мужа), в то время как четверо знатных горожан несли над ней балдахин из малинового бархата. Ее сопровождали восемь главных дам испанского двора и такое же количество французских дам из свиты Екатерины. Затем следовали ещё тридцать пять испанских дам в сопровождении кавалеров, своих соотечественников. По бокам от Елизаветы ехали герцог Анжуйский и кардинал Бурбон. За ними следовала сияющая красотой принцесса Маргарита в сопровождении герцога де Монпансье. Затем – величественная графиня де Уренья, полулежащая в носилках. Справа от неё ехал герцог де Альба, слева – её сын, герцог де Осуна, а сзади – Хуан Манрике, герцог де Нахара и маркиза де Сенете.

Примерно в миле от города католическую королеву приветствовала громкими криками огромная толпа людей. Тем временем из ворот показалась грандиозная процессия во главе с губернатором Байонны в сопровождении коннетабля Монморанси и королевского камергера герцога де Лонгвиля. Затем появились парами рыцари Святого Михаила, одетые в свои воротники и мантии. Далее шли все дворяне, собравшиеся в Байонне, в порядке старшинства. Сотня вооруженных солдат с боевыми топорами следовали за ними с непокрытой головой, а замыкали процессию два батальона швейцарских гвардейцев. Из городских ворот вынесли портрет католической королевы в полный рост между гербами Франции и Испании. Улицы от ворот до собора были увешаны геральдическими символами и девизами. Когда отцы города вручили Елизавете ключи от Байоны на фиолетовой бархатной подушке, она ответила на их приветствие несколькими словами на родном языке. К этому времени уже почти стемнело, однако внезапно город озарился яркими огнями. Каждый дом, церковь и дворец сияли, и факелы были зажжены, как по волшебству, каждым членом кортежа. Затем царственную гостью сопроводили в собор, где её принял кардинал Строцци, облачённый в полное каноническое облачение и в митре. Позади него стояли кардинал де Гиз, епископ Байонны и другие прелаты, включая трёх испанских епископов из свиты Елизаветы. Певчие из часовни Лувра, одетые в далматики и с кадилами в руках, вышли навстречу королеве, распевая «Te Deum Laudamus», а настоятель королевской часовни подал ей святую воду. Елизавета прошла по клиросу к алтарю, где заняла своё место на стуле справа от исполняющего обязанности кардинала. Служба длилась час, причём королеву приветствовали, как свидетельствовал летописец, «романской музыкой». Потом кортеж проследовал в епископский дворец, где Елизавета была принята Карлом IХ и его двором «с большим почётом и радостью». После ужина начались официальные церемонии, длившиеся несколько часов.

В субботу, 17 июня, Елизавета почувствовала себя настолько утомлённой театрализованными представлениями, что осталась в своих апартаментах, допуская к себе только членов своей семьи и своих главных дам. Жара продолжалась, в то время как в городе возникли беспорядки – множество людей не могли найти еду или кров, из-за чего местные власти обратились к Екатерине с просьбой найти средство против этого, поскольку были опасения, что голод и мор начнут косить всех подряд. Поэтому был издан указ, предписывающий больным, престарелым и немощным удалиться из города и искать убежища в указанных деревнях в окрестностях Байонны.

– Во второй половине этого дня, – писал хронист, – король подарил своей сестре другую лошадь с алой попоной, украшенной драгоценными камнями и расшитой жемчугом. В тот же день в Байонну прибыл посланник от герцога Савойского, который привёз королю четырёх прекрасных скакунов с сёдлами в комплекте – этот ценный подарок, как было замечено, очень понравился Карлу IХ, который приказал устроить выезд лошадей в присутствии двора.

Рано утром следующего дня, 18 июня, герцог Альба потребовал аудиенции у короля и его матери, чтобы передать письма от Филиппа II. После этого Карл IХ отправился в сопровождении своей сестры на торжественную мессу, которую проводил кардинал де Бурбон. Екатерина Медичи проследовала в церковь отдельно, в сопровождении своих домочадцев, и заняла своё место слева от священнослужителя, в то время как напротив неё расположились король и Елизавета. Фрейлины флорентийки были одеты по этому случаю в наряды из чёрного бархата, украшенные серебряной бахромой и вышивкой. После мессы Карл снова совершил церемонию прикосновения к больным золотухой, но на этот раз чудодейственная сила короля была применена только в отношении испанских подданных. Толпы людей из пиренейских крепостей собрались, чтобы воспользоваться целебным даром, которым, как считалось, был наделён потомок святого Людовика.

Королевская семья, покинув собор, провела остаток дня в уединении. Герцог Альба использовал часть этого времени для написания депеши своему королевскому повелителю, в которой он выразил глубокое неодобрение поведением и политическими наклонностями французского двора.

– Королева-мать, – указал он, – туманно выразила своё желание использовать все силы, гражданские и церковные, чтобы остановить рост ереси и добиться примирения между домами Шатийонов и Гизов.

Интересно, что Альба сделал такой вывод, ещё не успев провести ни одной беседы с Екатериной по религиозным вопросам. При этом дворяне-гугеноты из свиты юного Генриха Наваррского с пристальным вниманием следили за ходом встречи и бдительно пытались раскрыть тайну зловещих замыслов, приписываемых обеим сторонам.

– Прибытие королевы, нашей госпожи, с визитом к королю и королеве вызвало заметное замешательство среди еретической фракции этого королевства, – написал Франсиско де Алава, испанский посол, Филиппу II.

Если католический король считал, что цель этой встречи – добиться от Екатерины согласия на искоренение ереси во Франции, то флорентийка не желала связывать себя подобными обязательствами. Поведение Елизаветы, однако, вызвало у её матери много тревожных подозрений. Екатерина нашла, что та сильно изменилась с того момента, когда ещё девочкой покинула страну. Её дочь теперь более походила на испанку, чем на француженку, переняв манеры и обычаи, принятые на её новой родине. В разговорах она вторила словам любимого мужа, а годы общения с человеком, значительно старше её по возрасту, который наконец-то обрёл в браке истинное счастье, привели её ещё незрелый ум в полное соответствие с взглядами супруга. Поэтому после первых радостных объятий и проявлений нежности Елизавета стала сдержанной и отстранённой. Хотя мать и дочь пытались вернуть простое, искреннее общение былых дней, получалось это плохо. Елизавета буквально превратилась в глас Филиппа. Однако Екатерине удалось, по крайней мере, добиться того, чтобы во время пребывания в Байонне её дочь сменила свои траурные наряды, которые носила с некоторых пор в подражание мужу, обожавшему чёрный цвет, на цветные платья. С необоснованным оптимизмом королева-мать также надеялась, что феерические развлечения, подготовленные ею, смогут смягчить гостей, и тогда беседа пойдёт в нужном ей русле.