Делаю шаг назад и ору:
– Что такое? Почему стоим?
– Нельзя.
Вдруг замечаю, что за несколько домов до мальчишек, у стены, стоит всё тот же бородатый мужик. Наблюдает за нами. Не прячется, хотя и не приближается. А вот мне бы даже хотелось, чтобы он сделал хоть шаг, – я бы с удовольствием обсудил их религиозные убеждения. Но так и быть, не при детях.
Чёрт, придётся всё же опустить Ру на землю. Бухается мягким переломанным мешком. Не думать об этом! У него, оказывается, кровь из носа сочится. Из левого уха тоже. Ну и ничего, значит, сердце работает. Всё отлично. Он по-любому справится.
Пробегаю через поле, опускаюсь на колени перед детьми. Держу бородатого в поле зрения, однако прямо на него не смотрю: не хочу, чтобы пацан заметил.
– Почему нельзя?
Старший с опаской зыркает на поле и, наклонившись ко мне, доверительно сообщает:
– Это мёртвая земля.
Ах, вот что это такое. Оглядев окрестности, соображаю, что эта полоса, видимо, окружает весь старый город.
– Это граница кладбища?
– Да.
Поле, поле… «Не было никакого заграждения или указателя». Ну я и тупой! Местные ведь читать не умеют, поэтому обозначили запретную зону как могли – кругом выжженной земли. Бля, как я дожил до седых волос на жопе с таким уровнем интеллекта! Даже обидно.
– А если я перенесу вас на ту сторону?
Мальчишка раздумывает и неуверенно кивает.
Вот и отлично. Сгребаю детей в охапку вместе с курткой и торопливо, почти прыжками, добираюсь до противоположного края поля. Опускаю в высокую траву.
Облака на небе быстро расступаются, кирпично-красный свет из-за спины всё ярче. Оттенком накладывается на голубовато-зелёную траву, на густую синеву листьев – теперь они фиолетовые. От этого калейдоскопа голова плывёт. Только фиолетовые цветы остались прежними, и я минуту смотрю на них, как на спасительный якорь посреди разноцветного безумия. Уф, прошло.
Спину-то как печёт, аж вспотел, хотя ещё недавно в футболке было холодно.
Оборачиваюсь. Бородатый испарился. Молодец, нечего меня бесить, а то я ведь могу и передумать, его кишки прекрасно бы смотрелись на том дубе. Да и есть хочется.
Приседаю над Эйруином, чтобы поднять. Из-за красного света его лицо кажется не трупно-белым, а вполне здорового оттенка. И кровь из носа уже остановилась, замечательно. Устроим стоянку в лесу, перекачаю ему ещё своей, чтобы компенсировать потерю, и всё будет чики-оки. Помню, меня так бесило это словечко, когда Берт где-то его услышала и начала пихать в каждую фразу, но в пиздецовых ситуациях – вот как сейчас – нет ничего лучше мелочей, напоминающих о доме, семье и тёплых деньках из детства.