В Кэндлфорд!

– Точнее, целая зима. Причем потерянная впустую, ведь я так никогда и не надела этот чулок. Мама откуда-то доставала его и давала мне штопать, когда дома бывали мужчины. В ту пору считалось неприличным заниматься в присутствии мужчин обычным шитьем, за исключением мужских сорочек, разумеется; и речи не могло идти о том, чтобы приняться за женское нижнее белье или нечто подобное; что же касается чтения, его полагали напрасной тратой времени; сидеть сложа руки тоже не дозволялось, это значило показывать плохой пример; зато вырезать в чулках дырки и потом штопать их считалось похвальным трудолюбием. Радуйся, что ты родилась позднее.

Хотя мисс Лэйн владела искусством штопки, больше она никогда не штопала свои чулки, а отдавала их Зилле, чья штопка была видна с другого конца комнаты. Вероятно, кузина Доркас полагала, что наштопалась на всю жизнь.

Кузница располагала легкой рессорной двуколкой и красивой гнедой кобылой по кличке Пегги, и три раза в неделю Мэтью и два коваля, прихватив связки подков и ящики с инструментами, объезжали охотничьи конюшни. Иногда оставшийся подмастерье тоже уезжал, и остывшая кузница стояла холодная, безмолвная и темная, если не считать длинных полос дневного света, просачивавшихся сквозь щели в ставнях. Тогда Лора прокрадывалась туда через дверь, ведущую в сад, и вдыхала резкие запахи железа, масла, золы и обрезков копыт, трогала меха и наблюдала, как разгораются тусклые угли; поднимала большой молот, чтобы почувствовать его вес, и позвякивала маленькими по наковальне. Еще один приятный звук, имевший отношение к кузнице, часто слышался по ночам, когда домочадцы уже лежали в постелях: это возчик, вернувшийся с ярмарки, сваливал на лужайку перед мастерской длинные железные прутья – заготовки для подков. Раздавалось похожее на колокольный звон «дзын… дзын… дзын…». Затем возчик что-то ласково говорил усталой лошади, и тяжелые колеса ехали дальше.

В кузницу приводили подковывать всяких лошадей: тяжелых ломовиков, стоявших тихо и терпеливо; лошадей, таскавших фургоны пекаря, бакалейщика и мясника; несчастных старых кляч, принадлежащих цыганам или рыботорговцам; время от времени – гунтера какого-нибудь заезжего гостя либо обитателя местной конюшни, потерявшего подкову, не дождавшись подковки по расписанию. По соседству держали нескольких ослов, и их тоже нужно было подковывать; но это всегда делал самый молодой коваль, потому что старшие считали ниже своего достоинства становиться мишенью для остроумия прохожих.

– Иа-иа! Иа-иа! – кричали те. – А ну, скажите мне, кто главнее, человек или животное, будь я проклят, если вижу между ними разницу!

Большинство лошадей были очень терпеливы, но некоторые, когда к ним приближался коваль, вырывались, брыкались и вставали на дыбы. Этих Мэтью подковывал сам, и под его умелой рукой они тут же успокаивались. Ему и нужно было всего лишь провести рукой по гриве и прошептать животному несколько слов на ухо. Вероятно, лошадей успокаивали поглаживание и голос; но все считали, что кузнец нашептывает какие-то заклинания, которые имели над ними власть, а он охотно поддерживал эти представления и, когда его спрашивали, заявлял:

– Я просто говорю с ними на их языке.

Кузнецы знали всех местных лошадей наперечет и обращались к ним по кличкам. Даже раз в полгода выписывали счета: «Такому-то, эсквайру. За подковку всех (или передних, или задних, в зависимости от обстоятельств) копыт Фиалки (или Куколки, Белоножки, Серой Леди)». На стенах кузницы висели связки практически готовых к использованию подков, изготовленных в свободное время, но обычно требовалось немного подогнать их на наковальне, пока лошадь ожидала подковки.

– Не существует двух абсолютно одинаковых лошадиных копыт, – рассказывал Лоре Мэтью. – У каждой свои недочеты и особенности, как и у нас с тобой.

А на прощанье человек частенько говорил животному:

– Ну вот, старушка, так-то лучше. В этих сапожках ты сможешь пробежать десять миль без остановки.

Еще в счетах фигурировали изготовленные дверные петли, решетки для водостоков, ворота и перила, а также инструменты и предметы домашнего обихода. Однажды был послан счет за «пару парковых ворот по вашему проекту, 20 фунтов стерлингов», но Мэтью сказал, что должно было быть пятьдесят, потому что он трудился над воротами несколько месяцев, оставаясь в кузнице после того, как закрывали входную дверь, и вставая за час или два до обычного начала работы. Но Мэтью занимался любимым делом, и после того, как ворота навесили, был вознагражден: он, который столь редко выходил на улицу для собственного удовольствия, в воскресенье приоделся и отправился на прогулку, чтобы полюбоваться и восхититься своим творением.

Так текли один за другим дни, и кузнецы, уверенные в собственной значимости для существующего порядка вещей, похвалялись:

– Что бы ни случилось, хороший кузнец никогда не останется без работы, ведь, несмотря на всю эту новую чугунную дрянь, лошади всегда будут нуждаться в подковке, а в литейном цехе этим не занимаются!

Однако кузнецам, как и железу, нашлось другое применение. Двадцать лет спустя младшие представители этого поколения кузнецов уже выводили над дверями своих мастерских надпись: «Новинка: ремонт двигателей» и отважно разбирали механизмы на части, понятия не имея, как собрать их обратно. Они допускали множество ошибок, которые, поскольку владельцы знали о внутреннем устройстве «этой дурацкой штуковины» ничуть не больше, оставались незамеченными, а вскоре поднабрались опыта, уже позволявшего им строить из себя искушенных знатоков. После этого над дверью появлялась новая вывеска: «Специалист по двигателям», и многие из бывших кузнецов в поразительно короткие сроки действительно стали специалистами, поскольку обращались с новыми механизмами со свойственными мастерам бесконечным терпением и изобретательностью, а также умением приспосабливаться.

XIII

Нарастающая боль

Однако кэндлфордские каникулы занимали лишь малую часть Лориного года. Примерно через месяц из Ларк-Райза приходило письмо, в котором говорилось, что в следующий понедельник начнутся занятия в школе и дочке пора возвращаться. В отсутствие Лоры в деревне, кажется, никогда ничего не происходило, разве что появлялись на свет один-два младенца или на чью-нибудь яблоню прививался бродячий пчелиный рой. Соседи по-прежнему обсуждали одни и те же темы. Урожай был неплохой, «но средний», по погоде. Кто-то собрал почти на полбушеля пшеницы больше, чем другие, что озадачивало остальных жителей деревни, заявлявших, что они трудились так же усердно и провели в поле даже больше времени.

– Там без подворовывания из стогов не обошлось, ручаюсь.

После засушливого лета вода в колодцах опасно понижалась, но совсем не уходила.