– Пошли нам, Господи, хороший дождик. Мы уповаем, что скоро он прольется.
– Ну и уповайте! Ха-ха! Дождь прольется независимо от ваших упований. Вот увидите: не успеете опомниться, как зарядят ливни, и будете вы таскаться к колодцу по колено в грязи.
Каждый год Лора находила Ларк-Райз ничуть не изменившимся; однако природа вокруг менялась, ведь, когда она уезжала, было еще лето, а когда возвращалась, уже начиналась осень. Вдоль живых изгородей созревали шиповник, боярышник и дикие яблоки, а желтоватые шершавые цветы ломоноса становились серебристо-шелковистыми. Урожай был полностью убран, и голая стерня уже начинала зеленеть. Скоро в поля погонят пастись овец, а потом придут плугари, и земля снова станет коричневой.
Сливы на дереве перед фасадом Лориного коттеджа оказывались уже спелыми, и все осы в округе слетались на теплый фруктовый аромат кипящего варенья. На полках кладовой стояли в ряд другие варенья, соленья и желе. На крюках висели большие желтые кабачки, связки лука и пучки сушеного тимьяна и шалфея. Куча хвороста постоянно росла, и лампу снова начинали зажигать вскоре после вечернего чая.
Первые несколько дней после Лориного возвращения дом казался ей маленьким, а деревня убогой, и девочка любила строить из себя вернувшуюся путешественницу, повествуя о местах, которые она повидала, и людях, с которыми познакомилась на каникулах. Но вскоре это проходило, и Лора опять становилась прежней. Посещения Кэндлфорда были весьма приятны, а комфортабельный дом кузин и их образ жизни обладали очарованием новизны; но простота и опрятность ларк-райзского коттеджа с его скудными украшениями, не заслоняющими родных стен, тоже были ей милы. Лора чувствовала, что ее место здесь.
Однако с каждым годом свободы у Лоры становилось все меньше, ведь когда наступил последний год ее учебы, у мамы было уже пятеро детей. Одна младшая сестренка делила с ней кровать, другая спала в той же комнате; Лора должна была тихонько ложиться в темноте, чтобы не разбудить малышей. Днем, после школы, ей приходилось нянчиться с последним из детей дома и вывозить его на прогулки. Само по себе это не составляло труда, ибо Лора обожала маленького братца, а ее младшие сестрички, шедшие по обе стороны коляски, были очаровательны: одна с карими глазами и копной золотистых кудрей, другая – серьезная пухленькая малышка с каштановой челочкой надо лбом. Но Лора уже не имела возможности много читать дома или бродить, где ей вздумается, на улице, поскольку с коляской приходилось держаться дорог и пунктуально возвращаться домой ко времени кормления. Мамины сказки на ночь, хотя их рассказывали уже не Лоре с Эдмундом, а младшим детям, по-прежнему доставляли ей радость, так как она любила слушать и наблюдать, какое воздействие каждая история оказывает на ее сестричек. Также ей нравилось поправлять маму, когда та что-нибудь забывала и путалась, рассказывая давно знакомые истории из жизни, что не добавляло Лоре популярности, которой она и без того была обделена. Она достигла отрочества, которое в деревне называли «противным возрастом»: «еще не женщина, уже не ребенок, запереть бы ее в сундук годика на два».
Примерно в это же время у Лоры появилась первая школьная подружка; она страшно надоела матери постоянными «Эмили-Роуз сделала то», «Эмили-Роуз сделала это» и «так сказала Эмили-Роуз», и та в конце концов заявила, что уже слышать не может об Эмили-Роуз, так что пусть дочка для разнообразия поговорит о ком-нибудь другом.
Эмили-Роуз была единственным ребенком немолодых родителей, живших на другом конце прихода, в коттедже, напоминавшем картинку с рождественской открытки: оконные стекла в ромбик, остроконечная соломенная крыша, пышные старомодные цветы у порога. И даже извилистая тропинка, ведущая через луг к простой деревянной калитке. Лора часто мечтала жить в таком вот доме, подальше от назойливых соседей, а иногда почти жалела, что она не единственный ребенок в семье, как Эмили-Роуз.
Эмили-Роуз была сильная, крепкая невысокая девочка с нежным румянцем на щеках, большими голубыми глазами и льняной косой. У некоторых школьниц косички были тоненькие, как крысиные хвостики, у других – торчали на затылке колом, а у Эмили-Роуз коса была тяжелая, толстая, как канат, доходила до пояса и заканчивалась аккуратным бантиком и кисточкой локонов. Лора считала очаровательной ее манеру перекидывать косу через плечо и водить по щеке этим мягким кончиком.
Родители Эмили-Роуз были чуть позажиточнее обитателей Ларк-Райза; вместо обычной полудюжины детей, а то и больше, им приходилось содержать всего лишь одного ребенка, к тому же отец девочки, пастух, получал несколько более высокое жалованье, а мать хорошо шила. Словом, у Эмили-Роуз вдобавок к ее льняной косе имелась красивая одежда, приятный, уютный дом и безраздельная привязанность обоих родителей. Но, хотя Лорина подруга обладала самоуверенностью человека, которому редко противоречат, избалованной она не была. Ничто не могло испортить ее спокойный, уравновешенный, открытый нрав. Она была одной из тех натур, которые всегда добродушны, уживчивы, беззлобны и основательны во всем, что делают, возможно, немного упрямы, но, поскольку обычно упрямятся по уважительной причине, это тоже можно считать достоинством.
Спаленку Эмили-Роуз с белыми обоями в крошечных розовых бутонах, маленькой белой кроваткой и белыми занавесками с оборками, подхваченными розовыми бантами, Лора полагала достойной принцессы. У ее подруги не имелось братьев и сестер, которых надо было нянчить, и, по-видимому, на нее не возлагали никаких домашних обязанностей. Она могла бы читать весь день напролет и ночью в постели, если бы захотела, потому что ее комната находилась далеко от родительской спальни. Но Эмили-Роуз читать не любила; она обожала рукодельничать, в чем весьма преуспела, а также бродить по воде в ручьях и лазать по деревьям. Ее путь из школы домой пролегал по кромке леса, и она хвасталась, что в свое время забиралась на каждое из деревьев, росших рядом с тропинкой, – исключительно для собственного удовольствия, без зрителей, вовсе не потому, что ее на это подбили.
Дома Эмили-Роуз холили и лелеяли. Спрашивали, чего ей хочется, вместо того чтобы класть в тарелку то, что стояло на столе, а если заказанное дочерью блюдо не подавали, мать извинялась. Но в Колд-Харборе и без того было много вкусного. Однажды, когда Лора на каникулах заглянула к Эмили-Роуз, ее угостили бисквитными «пальчиками» и вином из примулы, которое Эмили-Роуз сама налила в настоящие бокалы. В другой раз был пирог с начинкой из ягнячьих хвостов. Хвосты отрезали у живых, еще совсем маленьких ягнят, поскольку, объяснили Лоре, если у овец останутся длинные хвосты, в сырую погоду они будут тяжелеть от дождя и грязи и причинять животным боль или раздражать их. Поэтому пастух отреза́л их и уносил домой, чтобы приготовить из них начинку для пирога, или раздавал связки хвостов знакомым в качестве дорогого подарка. Лоре вовсе не хотелось есть хвосты живых ягнят, однако пришлось, ведь ее учили, что невежливо оставлять что-нибудь на тарелке, кроме костей и фруктовых косточек.
В последний школьный год Эмили-Роуз и Лора вдвоем составляли первый класс и имели некоторые преимущества перед другими учениками, увы, не в смысле образования. Им разрешалось пользоваться «ключом» – сборником ответов на примеры, они проверяли друг у друга правописание и задания, которые надо было выучить наизусть, отчасти потому, что у преподавательницы, которая вела все остальные занятия в школе, совсем не оставалось времени на них, но и в знак ее доверия.
– Я знаю, что могу доверять старшим девочкам, – говорила учительница, ведь их было всего двое, а мальчиков в первом классе вообще не было. Большинство детей, учившихся с Лорой в младших классах, к той поре уже покинули школу и начали работать, а те, кто не сумел сдать экзамены, снова пошли в четвертый класс, чтобы попытаться еще раз.
Летом двум «старшим девочкам» разрешалось делать уроки под сиреневым кустом в саду учительницы, а зимой – уютно устраиваться у камина в гостиной ее коттеджа, при условии, что они будут поддерживать огонь и варить к обеду картофель. Этими привилегиями Лора была обязана Эмили-Роуз. Та являлась лучшей ученицей школы и успевала по всем предметам, особенно по рукоделию. Девочка настолько ловко управлялась с иглой, что ей доверяли шить одежду для самой учительницы, возможно, потому-то их и пускали в гостиную, ибо Лоре запомнилось, как Эмили-Роуз, забравшаяся с ногами на пуфик и обложившаяся ярдами белого нансука, кладет тысячи крошечных стежков на ночной сорочке, которую украшала узорными швами, а сама Лора стоит на коленях перед огнем и поджаривает для хозяйки дома копченую сельдь к вечернему чаю.
Вышеописанная картина запечатлелась в ее памяти оттого, что это происходило назавтра после Дня святого Валентина, и Эмили-Роуз рассказывала подруге о валентинке, которая ждала ее по возвращении домой накануне вечером. Она захватила ее с собой, чтобы показать Лоре эту открытку, вложенную между двумя листами картона, завернутую в несколько слоев почтовой бумаги, разукрашенную серебряными кружевами и шитыми шелком цветами, с надписью:
И когда Лора спросила, знает ли Эмили-Роуз, кто это прислал, та притворилась, будто потеряла иголку, и наклонилась к полу, ища ее, а когда подруга стала настаивать, ответила, что селедка никогда не приготовится, если Лора будет подносить ее к окну, а не к огню.
Задания, которые давала добрая, но перегруженная работой учительница, – заучивание длинных столбцов словарных слов, названий городов, стран, имена королей и королев, или решение примеров по правилам, в которых Лора так никогда и не разобралась, – казались девочке напрасной тратой времени. Те немногие крупицы знаний, которые ей удалось усвоить, были почерпнуты из школьных учебников, в которых она столько раз перечитывала разделы истории и географии, что некоторые абзацы помнила наизусть всю оставшуюся жизнь. Еще были рассказы о путешествиях и сборники стихов, а когда они иссякали, Лора обращалась к личным книгам учительницы.
Уроки вскоре заканчивались; девочки, как попугаи, пересказывали друг другу заученные длинные списки; Эмили-Роуз делала за Лору примеры, а Лора писала за Эмили-Роуз сочинение, которое та переписывала своей рукой, и оставшийся часок-другой проходил в приятном обществе «Сострадательных детей» Марии Чарльзуорт, «Квичи» и «Огромного, огромного мира» Сьюзен Уорнер; или же Лора вязала, потому что любила вязание, Эмили-Роуз шила, и им было очень уютно вдвоем: в камине разгорался огонь, на плите пел чайник, а из-за стены, отделявшей гостиную от класса, доносились слабые, приглушенные звуки.
В последние несколько месяцев учебы подругам было что обсудить, потому что Эмили-Роуз влюбилась, а Лора стала ее наперсницей. На сей раз это была вовсе не детская фантазия, девочка действительно питала серьезное чувство, и это оказался один из тех редких случаев, когда первая любовь привела к браку и продолжалась всю жизнь.
ebooksa