В Кэндлфорд!

Когда он скашивал траву, оставляя за собой валки, появлялась его жена, и они вместе грабили и ворошили сено, часто освежаясь пивом или чаем из кувшинов, которые для них приготавливала мисс Лэйн, а на пастбище приносила Зилла.

Бир был типичный старый селянин, краснолицый, морщинистый, с очень яркими глазами, иссохшим худым телом и подгибающимися коленями, но еще полный сил. Жена его тоже была краснолицая, но круглая, как бочонок. Вместо привычного капора на сенокос она надевала белый муслиновый чепчик с оборками, завязанный под подбородком, а поверх него широкополую черную соломенную шляпу, которая делала ее похожей на валлийку былых времен. Когда эта веселая старушка заходилась громким, кудахчущим смехом, лицо ее сморщивалось так, что глаз уже было не видно. Она была весьма востребованной повитухой.

Когда сено было высушено и сметано в копны, Бир снова приближался к двери.

– Мэм, мэм! – звал он мисс Лэйн. – Мы управились.

То был сигнал для кузнецов выходить и собирать копны в большой стог, для чего использовали Пегги, которую впрягали в рессорную тележку. В тот день было много суеты, криков и веселья. В доме кухонный стол был уставлен пирогами, пирожными и карамельными пудингами, а на самом почетном месте в начале стола красовалось главное праздничное блюдо – фаршированная свиная шея. После того, как компания собиралась, из больших кувшинов наливали пенистое пиво тем мужчинам и женщинам, которые предпочитали этот напиток. На дальнем конце стола стоял кувшин с домашним лимонадом, на поверхности которого плавала веточка огуречника.

Фаршированную шею приходилось подавать на самом большом блюде в доме. Это был большой круглый кусок мяса – целая свиная шея, которую завяливали специально для праздника в честь сенокоса. Щедро начиненная шалфеем и луком, она получалась весьма сытной и ароматной. Современные желудки не сумели бы переварить это блюдо, но большинство присутствовавших на ужине в честь сенокоса потребляли его в больших количествах и наслаждались им. Старый мистер Бир в небольшой речи, которую он произносил после ужина, никогда не забывал упомянуть сей деликатес.

– Я кошу траву на этих полях вот уже сорок шесть лет, – говорил он. – Косил и при вас, мэм, и при вашем батюшке, и при вашем дедушке, и фаршированная шея, которую я ел на этих ужинах, всегда была наилучшего качества; но та, остатки которой я вижу перед собой сейчас (если это заслуживает названия остатков, ведь, чтобы увидеть их, нужны очки), оказалась самой вкусной, жирной и аппетитной!

После того как мисс Лэйн отвечала на эту благодарственную речь, приносили домашнее вино, раздавали курительный и нюхательный табак, а затем наступал черед песен. Согласно строгому этикету, участвовать в программе обязан был каждый гость, независимо от музыкальных способностей. Песни исполнялись без сопровождения, и у многих из них не было узнаваемого мотива, но даже если им и недоставало благозвучности, этот недостаток с лихвой искупался их продолжительностью.

Все годы, когда на этом празднике присутствовала Лора, мистер Бир исполнял свою знаменитую балладу, наполовину песню, наполовину поэму, в которой повествовалось о приключениях оксфордширца в Лондоне. Начало было такое:

Вот, помню, в прошлый Михайлов день, когда урожай собрали,Пшеницу сжали и овес, и все стога сметали…

Затишье в работе после летней страды натолкнуло некоего Сэма на смелую идею совершить поездку в столицу:

Ведь Сэл уж год как там живет, сестра моя родная,Служанкой сквайр Браун ее увез, а может, кухаркой, не знаю.Хозяева платья и туфли ей дарят, и ею довольны вполне,А Сэл уже подкопила деньжат, бока наела себе.

И вот Сэм решил, что, если «господин» его отпустит, он навестит свою сестру.

А если откажет мне господин, —

рассуждал Сэм во вполне современном духе, —

То старый Грогрейн работу мне даст, чудак из чудаков!Пускай он ворчит порой на нас, нам дела нет до него.

Однако ему надо было отпроситься еще и у матери. Та, «страшась разлуки, ревела ревмя»; однако затем приободрилась и стала изыскивать способы ему помочь:

Ладно, упрямец, коль едешь ты, в дорогу тебя соберу.Я постираю сорочку тебе и немного тебя подстригу.

А на прощанье дала совет:

Что ж, Сэм, веди себя хорошо, куда бы ты ни попал,А если будут тебя обижать, чтоб сдачи ты не давал!

На что Сэм ответил:

Вот это мило, хорош буду я, какая чушь, ну и ну!Пусть только кто-нибудь тронет меня, я тотчас ему покажу.

И, прежде чем надеть «блузу голландскую, почти как новую» и пешком отправиться в «Лондон-городок», парень вырезал себе хорошую, толстую ясеневую палку.

К неудовольствию Лориных детей, дальнейшие приключения Сэма в ее памяти не сохранились: она оставила его, только что прибывшего в столицу, на Лондонском мосту, где он расспрашивал прохожих, знают ли они «нашу Сэл иль, может, сквайра Брауна», но после этого там было еще великое множество куплетов – собственно говоря, баллада занимала немалую часть праздника. Однако никому из присутствующих она не казалась слишком длинной, ведь подмастерья один за другим выскальзывали за дверь, а оставшиеся, если не считать Лоры и мисс Лэйн, были стариками, и старомодное неторопливое веселье на деревенский манер было им по душе.

Так они и сидели вокруг стола: миссис Бир со скрещенными на уютном брюшке руками, краем уха всегда прислушивавшаяся к тому, что она называла «россказнями» («Дорогая, это истинная правда, что младенцы любят появляться на свет по наступлении темноты. Почему? Да чтобы никто не увидел, что их благословенные маленькие души прилетают на крыльях»); сам Бир, лучезарно улыбавшийся всем окружающим и к концу вечера обычно начинавший икать; старая прачка, теребившая натруженными пальцами муслиновый чепчик, который надевала лишь по особым случаям; важничающая и хлопотливая Зилла, игравшая роль второй хозяйки; и Мэтью, поблекшие голубые глаза которого сияли от удовольствия при виде смеха, которым встречали его шутки. Мисс Лэйн, восседавшая во главе стола в бордовом шелковом платье, выглядела как высокая гостья из совсем других сфер, хотя тяжелые золотые цепочки, часы, броши и медальон тянули ее к земле; а Лора, одетая в розовое платье, бегала туда-сюда с тарелками и бокалами, потому что у Зиллы в этот праздничный вечер был выходной. Таков был ужин в честь сенокоса – пережиток прошлого, хотя, возможно, не слишком старый, насчитывавший всего пару сотен лет, – совершенное ничто в сравнении с древностью ежегодного сельского праздника.

Майское дерево давно пустили на дрова, танец моррис уходил в прошлое вместе с доживавшими свой век исполнителями, а Пахотный понедельник[35] превратился в обычный рабочий день; но сельский праздник в Кэндлфорд-Грине по-прежнему отмечали все, как повелось исстари, со дня освящения местной церкви, которое произошло много столетий назад.

Возможно, и до того на лужке проводилось нечто вроде празднества – какой-нибудь языческий ритуал, ибо даже во второй половине почтенного девятнадцатого века подобным гуляньям был присущ скорее языческий, чем христианский дух.