В Кэндлфорд!

Но мы должны вернуться в почтовое отделение, где Лора, исполняя свои обязанности, постепенно перезнакомилась почти со всем Кэндлфорд-Грином.

VI

В почтовом отделении

Иногда заходил сэр Тимоти, в теплую погоду тяжело дыша и вытирая лоб.

– Ха-ха! – говорил он. – Вот наша будущая главная почтмейстерша. Сколько стоит телеграмма из тридцати трех слов в Тимбукту? А! Так я и думал. Ты сама не знаешь, пока не заглянешь в книжку, поэтому сегодня я отправлю телеграмму в Оксфорд и надеюсь, что в следующий раз ты будешь осведомлена получше. Вот! Разберешь мой почерк? Будь я проклят, если сам всегда его разбираю. Ну-ну. Глазки у тебя молодые. Будем надеяться, их никогда не затуманят слезы, а, мисс Лэйн? Я вижу, вы и сами такая же молодая и красивая, как всегда. Помните тот день, когда я застиг вас за сбором первоцветов в Годстоун-Спинни? Вы вторглись в чужие владения, да, вторглись; и я очень правильно оштрафовал вас прямо на месте, хотя тогда не был мировым судьей – я стал им лишь через много лет. В тот раз вы легко отделались, хотя подняли такой шум из-за простого…

– Ох, сэр Тимоти, любите вы ворошить прошлое! И не вторгалась я ни в чьи владения, как вам прекрасно известно; ваш отец не имел права перекрывать проход по той тропинке.

– Но там ведь дичь, женщина, дичь…

И, если не было других посетителей, они долго еще болтали о своей молодости.

Леди Аделаида, жена сэра Тимоти, обычно посылала с поручением лакея и дожидалась его в карете, но иногда сама, шелестя платьем и распространяя вокруг аромат духов, входила в контору и томно опускалась на стул для клиентов, стоявший у стойки. Наблюдать за движениями этой изящной дамы было одно удовольствие. Лора, которая сидела позади леди Аделаиды в церкви, восхищалась тем, как та преклоняла для молитвы колени: не бухалась на пол, подставив под солидный зад пятки, как большинство ее ровесниц, а грациозно наклонялась вперед, так что подошва одной ее элегантной туфельки оказывалась чуть позади другой. Она была высокой, стройной и, как представлялось Лоре, аристократичной.

Некоторое время леди Аделаида обращала на Лору внимания не больше, чем обратили бы сейчас на автомат для продажи марок. Но затем оказала девочке честь, лично пригласив ее вступить в Лигу первоцвета, главной местной патронессой которой являлась. Ежегодно в середине лета в парке сэра Тимоти устраивалось грандиозное празднество, в котором участвовали филиалы Лиги из окрестных селений; для членов Лиги первоцвета устраивались дневные экскурсии, а зимой – вечерние развлечения. Неудивительно, что церковь по воскресеньям пестрела прелестными эмалевыми значками в виде цветка первоцвета, которые носили в качестве броши или прикрепляли к лацкану пиджака.

Но Лора смутилась и покраснела, как пион. Учитывая любезность ее светлости, отказаться было бы невежливо; но что скажет отец, отъявленный сторонник либералов и противник всего, за что выступала Лига первоцвета, если его дочь перейдет на сторону врага?

Да и самой ей не хотелось становиться членом Лиги. Лора никогда не хотела делать то же, что все остальные; ей часто говорили, будто это – свидетельство ее строптивой натуры, но в действительности причина была в том, что ее представления и вкусы отличались от представлений и вкусов большинства.

Леди Аделаида в упор посмотрела на девочку, и на ее лице впервые отразился интерес. Возможно, благородная дама заметила ее смущение, и Лора, которая искренне восхищалась ею и хотела ей нравиться, уже собиралась сдаться, но тут внутренний голос сказал ей: «Осмелься быть Даниилом!» Это был лозунг той поры, заимствованный из гимна Армии спасения: «Осмелься быть Даниилом! Осмелься остаться один!», и чаще звучавший в насмешку над человеком, отказавшимся выпить бокал пива в компании или сделать новомодную прическу, чем всерьез, как призыв к совести; однако на сей раз он помог Лоре.

– Но наша семья – либералы, – извиняющимся тоном пробормотала Лора. Леди улыбнулась и ласково ответила:

– Что ж, в таком случае тебе лучше спросить позволения у родителей, прежде чем вступать в Лигу.

И вопрос, по мнению ее светлости, был исчерпан. Однако для Лоры это стало настоящей вехой в духовном развитии. Потом она смеялась над тем, что осмелилась быть Даниилом по столь пустяковому поводу. Могущественная Лига первоцвета с ее колоссальной численностью определенно не нуждалась в еще одном скромном члене. Лора догадалась, что знатная леди предложила девочке членство по доброте душевной, чтобы та смогла получить билет на близящееся празднество, и, вероятно, уже забыла об этом эпизоде. С кем бы ты ни разговаривал, лучше ясно и просто говорить, что ты имеешь в виду, и всегда помнить, что слова одного человека могут не иметь ни малейшего значения для другого.

То был единственный раз, когда Лора заняла решительную позицию в политике. Всю оставшуюся жизнь она с такой готовностью восхищалась всем хорошим и презирала все плохое, что усматривала у разных политиков, что это не давало ей возможности поддерживать определенную партию. Она уважала либералов, а затем и социалистов за их стремление улучшить участь бедняков. Лорины проза и поэзия перед войной четырнадцатого года публиковались в «Дейли ситизен», а после войны ее стихи под литературной редакцией мистера Джералда Гулда одними из первых появились в «Дейли геральд»; однако, как известно из авторитетного источника, «каждый мальчик, каждая девочка, что приходят в этот мир, либо маленький либерал, либо к тому же маленький консерватор»[37], и, несмотря на полученное в раннем детстве воспитание, врожденный склад ума с его любовью к старине и английской глубинке часто увлекал ее в противоположном направлении.

Завсегдатаем почты являлся старый отставной военный по имени Бенджамин Троллоп, прозванный Стариной Беном. Это был высокий, прямой старик, очень опрятный, всегда аккуратно причесанный, с темным морщинистым лицом и ясным, открытым взглядом, который часто можно увидеть у бывших военных. Вместе с однополчанином он поселился в маленьком, крытом соломой коттедже за селом, и их холостяцкое жилище могло служить образцом порядка и чистоты. Казалось, даже цветы в их саду вымуштрованы, герани и фуксии построены шеренгой от калитки до дверного порога, каждое растение подвязано к опоре и не выходит из строя.

Друг и сосед Бена, Том Эшли, был человеком более замкнутым. Он принадлежал к числу тех стариков, которые с годами словно усыхают, и к той поре, когда с ними познакомилась Лора, сделался маленьким и сгорбленным. Том по большей части сидел дома, застилал постели, готовил карри, стирал одежду и лишь раз в квартал являлся на почту за своей армейской пенсией, причем, независимо от сезона и погоды, жаловался на холод. Бен, ухаживавший за садом, делавший покупки и занимавшийся другой деятельностью вне дома, был, так сказать, главой семьи, а Том выполнял обязанности домохозяйки.

Бен говорил Лоре, что они решили снять именно этот коттедж потому, что у крыльца рос жасмин. Его запах напоминал обоим старикам об Индии. Индия! Это название было ключом к сердцу Бена. Он долго нес там службу, и чары Востока пленили его воображение. Он обладал даром красноречия, и благодаря его рассказам Лора как въяве представляла себе знойные сухие равнины, курящиеся джунгли, языческие храмы и городские базары, на которых кипела пестрая жизнь страны, которую этот человек так любил и не мог позабыть. Но было там и нечто, чего Бен выразить не умел: виды, запахи и звуки, о которых он только и мог заметить: