И те, кто знал, как выглядит фигура его немолодой жены, сочли это вполне правдоподобным.
Протесты мужчин были тщетны; одна за другой появлялись женщины на сверкающих новеньких велосипедах. Конечно, по-прежнему в длинных платьях, но нижние юбки уже оставались в спальнях. Бо́льшую свободу движений обрели даже те, кто еще не стал велосипедистками, поскольку прежние две-три объемные нижние юбки сменили аккуратные саржевые панталоны – по сравнению с нынешними толстые и неудобные, со множеством пуговиц с жесткими петлями, с батистовой подкладкой, которую приходилось пришивать долгими субботними вечерами, но после нижних юбок это было громадное достижение.
И – о! – какую радость доставляло новое средство передвижения. Рассекать воздух будто на крыльях, бросая вызов времени и пространству, за пару часов покрывая расстояние, которое пешком можно пройти за день! Лишь слегка посигналив и небрежно кивнув проноситься мимо словоохотливых приятельниц, которых раньше приходилось выслушивать у обочины часами!
Поначалу на велосипедах катались только сравнительно состоятельные дамы, но вскоре педали начали крутить почти все женщины, которым не исполнилось сорока лет, ведь те, кто не мог позволить себе приобрести велосипед, брали его напрокат за шесть пенсов в час. Свершившийся факт заставил шокированных критиков из числа мужчин умолкнуть, и с тех пор они довольствовались лишь ироничными выпадами:
И поделом папаше. До сих пор все веселье доставалось ему; теперь настала очередь его жены и дочери. Уходящего в мир иной себялюбивого, барственного отца семейства вместо погребальных колоколов провожал велосипедный звонок.
VII
«Такова жизнь!»
Кэндлфорд был местом приятным и мирным, но отнюдь не Эдемским садом. Время от времени, зачастую спустя несколько месяцев безмятежного существования, происходило нечто такое, что нарушало ровное течение сельской жизни.
Иногда событие было печальным: кого-то забодал бык, кто-то сломал себе шею, упав с воза на жатве; или же умирала молодая мать, оставив сиротами маленьких детей, либо игравший у реки маленький мальчик оказывался в воде и тонул. Такие трагедии проявляли все самое лучшее, что было в деревенских жителях. В дом, который постигла беда, стекались соседи, чтобы утешить скорбящих, взять оставшихся без матери детей на свое попечение, пока для них не найдут постоянное прибежище, предложить в долг либо безвозмездно все, что, по их мнению, могло пригодиться страждущему.
Впрочем, случались и другие происшествия, менее трагичные, но даже более неприятные. Какой-нибудь безобидный тихоня вдруг надирался вдрызг и принимался шататься по лужку, выкрикивая непристойности; в ходе дела об установлении отцовства вскрывались неприглядные подробности; мужчина бросал многолетнюю возлюбленную ради девицы помоложе и посвежее; становилось известно о жестоком обращении с каким-нибудь ребенком или животным; а обычно невинные и сравнительно безвредные деревенские пересуды внезапно делались ядовитыми. Подобные вещи внушали неискушенной молодежи, что жизнь в действительности не такая, какой казалась, что под залитой солнцем поверхностью скрывается неведомая темная бездна.
Люди постарше и поопытнее смотрели на вещи более разумно, ибо прожили достаточно, чтобы понять, что человеческая природа есть любопытная смесь добра и зла – и, к счастью, добро преобладает.
– Такова жизнь! – вздыхала мисс Лэйн, когда до ее ушей доходило что-нибудь подобное, а однажды на одном дыхании, но более оживленно продолжила: – Хочешь еще пирога с джемом, Лора?
Лора была шокирована, ибо в ту пору полагала, что пирог следует хотя бы ради приличия отделять от драмы паузой. Ей еще предстояло узнать, что, хотя горе, утрату и боль разочарования суждено познать всем, если не сразу, то потом, близкие страдальца в какой-то мере облегчают бремя его скорби, а у людей, напрямую к этому не причастных, жизнь по-прежнему должна идти своим чередом.
Серьезных преступлений в Кэндлфорд-Грине не случалось. Об убийствах, кровосмесительстве, жестоких ограблениях – вещах, наводивших ужас, живо обсуждавшихся и способствовавших появлению разных теорий, но далеких от реальности, – его обитатели узнавали лишь из воскресных газет. Немногие местные судебные дела, скорее, приятно щекотали нервы, чем шокировали или огорчали.
Двум мужчинам были предъявлены обвинения в браконьерстве, и поскольку это произошло в поместье сэра Тимоти, он на время рассмотрения дела вышел из судейской коллегии. Но, как передавали, перед тем попросил других судей обойтись с преступниками помягче.
– Иначе, – якобы добавил он, – кому придется раскошеливаться на содержание их семей, пока они в тюрьме, если не мне?
Приговор был вынесен с должным учетом финансовых интересов сэра Тимоти. Данный случай не вызвал у публики ни пристального внимания, ни каких-либо разногласий. Все решили, что браконьер знает, на какой риск идет, а если ему кажется, что игра стоит свеч, что ж, пускай расплачивается за свои поступки.
Еще было дело человека, систематически воровавшего у соседа помои для свиней. Сосед, державший на участке в некотором отдалении от своего жилища нескольких свиней, покупал и привозил помои из какого-то кэндлфордского заведения. Вор в течение нескольких недель вставал спозаранок и каждое утро кормил свою свинью соседскими помоями; затем недостачу обнаружили, выставили караул и поймали похитителя с черпаком в руке.
– Грязное, подлое ухищрение! – негодовали обитатели Кэндлфорд-Грина. Две недели тюремного заключения показались им слишком коротким сроком.
А вот дело Сэма и Сьюзен заставило многих соседей разругаться, а друзей разойтись. Эти молодые супруги с тремя маленькими детьми, насколько было известно, всегда жили мирно, пока однажды вечером между ними не вспыхнула ссора, в ходе которой Сэмми, парень сильный и рослый, набросился на свою хрупкую миниатюрную жену и жестоко избил ее. Когда об этом прознали, что произошло почти сразу, ведь такие кровоподтеки и фонарь под глазом, как у Сьюзен, долго скрывать невозможно, все страшно возмутились. Не то чтобы синяк под глазом жены был в Кэндлфорд-Грине зрелищем совершенно незнакомым, хотя и являлся редкостью, поскольку большинство местных умели улаживать семейные ссоры, если таковые возникали, келейно, но на сей раз негодование было вызвано несоразмерностью габаритов мужа и жены. Сэмми был очень большой, высокий и могучий, а Сьюзи такая тоненькая и по-детски слабая, что каждый, кто слышал про ее заплывший глаз или видел его, немедленно восклицал:
ebooksa