В Кэндлфорд!

Несмотря на поздний выход и неспешную дорогу обратно, Лора ухитрилась вернуться в контору всего на несколько минут позже официально установленного окончания разноски писем, что обрадовало мисс Лэйн, поскольку избавило ее от необходимости составлять отчет, и это, видимо, сделало ее несколько разговорчивее, чем обычно, поскольку при первой же возможности она поведала Лоре все, что ей было известно из истории миссис Мэйси.

И Лора узнала, что муж миссис Мэйси вовсе не был камердинером, хотя когда-то, возможно, находился в услужении, и не путешествовал со своим господином. По профессии он был букмекером, что весьма заинтересовало Лору, поскольку сначала она решила, что он каким-то образом причастен к книгоизданию. Но мисс Лэйн, больше знавшая о жизни, поспешила объяснить, что букмекеры занимаются приемом ставок на бегах. По ее словам, во время своей букмекерской деятельности мистер Мэйси оказался замешан в трактирную ссору, которая переросла в потасовку, а потасовка в драку, в результате которой был убит человек. Вину за это возложили на него, и он получил длительный срок за непредумышленное убийство. Теперь муж миссис Мэйси сидел в тюрьме в Дартмуре и скоро должен был выйти на свободу. Долгий, очень долгий путь предстояло проделать бедняжке в эту зимнюю стужу; но тюремные власти сообщили, что мистер Мэйси опасно болен пневмонией и что тюремный врач счел нужным послать за его женой.

Мисс Лэйн все это время знала о местопребывании мистера Мэйси (хотя ей было неизвестно, за какое преступление он туда угодил), но не обмолвилась ни одной живой душе ни словечком, заверила она Лору, и не сделала бы этого сейчас, если бы миссис Мэйси, уходя, не попросила:

– Не могла бы Лора покормить Снежка? Я заплачу за молоко, когда вернусь. И расскажите ей все, что сочтете нужным, о том, куда мы направляемся. Она умная девочка и никому ничего не передаст, если вы попросите ее об этом.

Бедная миссис Мэйси! Неудивительно, что она так встревожилась. Ее беспокоили отнюдь не только тяготы пути в этакое ненастье и испытание, ожидавшее ее в конце дороги. Томми считал, что его отец служит камердинером у джентльмена и сейчас путешествует со своим господином за границей. Но теперь миссис Мэйси придется поведать сыну правду и подготовить его к дальнейшему развитию событий.

Кроме того, срок заключения мистера Мэйси истекает через год, а при хорошем поведении его могут освободить и раньше, если… если только… ну, если только он не умрет сейчас от этой болезни, что, по мнению мисс Лэйн, было бы лучшим исходом для всех сторон. И все же муж есть муж; зачастую плохих супругов оплакивают больше всего. Она, Доркас, не станет притворяться, будто знает, что почувствует его жена – облегчение или сожаление, – если Господь сочтет нужным его прибрать. Все, что она может сказать, – ей никогда не доводилось видеть, чтобы человек был так подавлен дурными вестями, и сердце ее разрывается при мыслях о бедняжке, отправляющейся в метель чуть ли не на край света, о тюремной больнице и обо всех унижениях, которые ей предстоят. Однако обед уже готов: Зилла испекла восхитительный рулет со сливовым джемом. Лора, должно быть, проголодалась после прогулки в такой холод, да и сама мисс Лэйн не прочь подкрепиться.

– Пойдем; и никому ни слова о том, что я тебе рассказала. Если кто-нибудь тебя спросит, скажешь, что у миссис Мэйси заболела матушка и она уехала в Лондон, чтобы ухаживать за нею.

Неделю спустя миссис Мэйси вернулась, печальная и подавленная, но, вопреки ожиданиям мисс Лэйн, не в трауре. Она провела ночь в Лондоне и оставила Томми у знакомых, поскольку возвратилась лишь для того, чтобы уладить разные дела и упаковать мебель. Ее супруг пошел на поправку и вскоре должен был выйти на свободу, а посему она решила обустроить для него дом, ведь муж есть муж, как мудро заметила мисс Лэйн; и, хотя миссис Мэйси явно страшилась будущего, она считала, что должна смело встретить его. Но позволить своему мужу приехать в Кэндлфорд-Грин и устроить сенсацию женщина не могла. Она снимет пару комнат в Лондоне, рядом со своими друзьями, а люди из общества помощи бывшим заключенным подыщут ему работу, а если нет, она сможет сама зарабатывать им на жизнь шитьем. Бедняжке было жаль покидать свой чудесный маленький коттедж, ведь там она провела несколько спокойных лет, но, как предстояло узнать Лоре, в этом мире невозможно всегда делать то, что тебе нравится, или быть там, где тебе хочется.

И миссис Мэйси со своими коробками, свертками и Снежком, мяукавшим в корзинке, уехала. В ее коттедже поселился кто-то другой, и очень скоро письмоношу забыли, как, в свою очередь, забыли Лору и всех прочих незначительных персон, какое-то время проживавших в Кэндлфорд-Грине.

Однако ее отъезд оказал большое влияние на жизнь Лоры, ибо после долгих обсуждений начальства, надежд и опасений самой девочки было решено, что она возьмет на себя доставку тех писем, которые раньше разносила миссис Мэйси. Мисс Лэйн охотно согласилась ежеутренне отпускать ее на два с половиной часа. Она сама и выдвинула этот план, отметив, что он не только предполагает полезный моцион на свежем воздухе, но и добавит к недельному жалованью Лоры еще четыре шиллинга.

Это было весьма щедро со стороны мисс Лэйн; в те дни четыре шиллинга в неделю считались довольно существенной прибавкой и к более высокому доходу, чем у Лоры; однако когда ее отправили домой на выходные, чтобы заручиться согласием родителей, выяснилось, что те довольны этим планом меньше, чем она ожидала. И мать, и отец узнали о существовании женщин-почтальонов только из Лориных писем, а прежде и слыхом о них не слыхивали, и мысль о том, что письма может разносить кто-то кроме человека в форме, казалась им странной. Отец считал, что Лора унизит свое достоинство и, разгуливая по сельской местности с почтальонской сумкой на плече, сделается грубой и неженственной. Возражение матери состояло в том, что люди сочтут это странным. Однако, поскольку предложение внесла мисс Лэйн, а самой Лоре до смерти хотелось его принять, родители в конце концов неохотно согласились, но отец выдвинул условие, чтобы девочка строго соблюдала официальный график доставки и никому не оказывала предпочтения, а мать – чтобы Лора не забывала переобуваться в сырую погоду.

Сапожнику, Лориному дяде Тому, немедленно отправили заказ на прочные непромокаемые ботинки за счет отца девочки, и здесь в качестве свидетельства в пользу старинного изделия ручной работы можно отметить, что эта пара обуви продержалась у Лоры все время, пока та доставляла письма. Ее можно было бы носить еще несколько лет, если бы Лорины предпочтения не изменились. Впоследствии цыганка, выменявшая эти ботинки на плетеную корзину, наполненную мхом и папоротником, пылко воскликнула: «Да благословит вас Бог, миледи», и они того вполне заслуживали.

Лора отсутствовала в Ларк-Райзе почти семь месяцев, и там как будто ничего не изменилось. Мужчины по-прежнему целыми днями трудились в поле, обрабатывали свои наделы, по вечерам в деревенском трактире толковали о политике. Женщины все так же ходили на паттенах к колодцу и в свободную минутку сплетничали через заборы. Деревенские дела, как и раньше, были для них важнее всего, что происходило во внешнем мире. Люди остались такими же, какими были со дня Лориного рождения, но теперь они казались ей более грубыми и неотесанными. Когда они подтрунивали над подросшей девочкой, замечая, что в Кэндлфорд-Грине, видно, кормят на убой, обсуждали ее новую одежду или спрашивали, не нашла ли она себе кавалера, Лора отвечала так коротко, что одна добрая старушка обиделась и заявила, что не стоит дичиться тех, кто в детстве менял тебе пеленки. После этого вполне заслуженного упрека девочка старалась быть более общительной с соседями, но она была юна, глупа и в течение нескольких лет сторонилась всех, кроме нескольких любимых старых друзей, бывавших в доме. Потребовались время, горе и жизненный опыт, чтобы Лора познала подлинную ценность старых домашних добродетелей.

Но дома все было по-прежнему; тут ничего не изменилось. Брат заранее вышел Лоре навстречу, а две младшие сестры поджидали ее на улице неподалеку от дома. Когда все четверо в обнимку приблизились к коттеджу, Лора увидела отца, который делал вид, что рассматривает ветку сливы, сломанную прошедшей снежной бурей, но при этом не сводил глаз с дороги. Он поцеловал дочь с большой сердечностью, какой обычно не выказывал.

– Ну, Лора! – воскликнул отец. – Рад тебя видеть! – Затем, поспешно отбросив сентиментальность, которую терпеть не мог, добавил: – Прямо-таки блудная дочь. Что ж, откормленного теленка мы не закололи, потому что у нас его не было, но мама зарезала свою лучшую курицу, и сейчас та уже почти готова.

Как же радостно было сидеть в знакомой комнате, в окружении старых, привычных вещей, у жаркого пламени «аж до середины дымохода», как сказала мама, обычно такая бережливая. Какими восхитительными оказались долгий секретный разговор с братом в дровяном сарае и объятия младших сестер, с каким упоением Лора катала на спине по саду младшего братишку, а ветер весело трепал их волосы.

В понедельник в пять часов утра к ней вошла мама, чтобы разбудить ее и подготовить к долгой обратной дороге; Лора на цыпочках спустилась вниз, увидела залитую светом лампы комнату, с удовольствием позавтракала жареным картофелем с беконом, и новые интересы, вошедшие в ее жизнь, показались ей незначительными по сравнению с постоянством жизни родного дома, к которому она до сих пор принадлежала душой. Отец уже ушел на работу. Дети еще спали наверху. Впервые за время своего визита Лора осталась наедине с матерью.

Пока девочка ела, они разговаривали шепотом. По словам мамы, та была рада узнать, что Лора счастлива, и увидеть, как выросла дочь.

– Ты будешь ни капельки не похожа на меня. Никто никогда не назовет тебя «карманной Венерой». – Это, разумеется, навряд ли пришло кому-нибудь в голову, и не только из-за Лориного роста.

Потом Эмма сообщила деревенские новости, некоторые из них в ее устах звучали очень забавно, некоторые немного опечалили; наконец, очередь дошла и до Лориных дел. Прежде всего мама хотела знать, почему Лора не побывала дома раньше. Договорились же, что дочь будет приезжать каждые несколько недель, напомнила Эмма, а она отсутствовала целых семь месяцев. Но мисс Лэйн все время повторяла: «Надо подождать, пока не услышим, что кто-то собирается в ту сторону, и тогда тебя подвезут». Однако на это объяснение мама возразила: