В Кэндлфорд!

Лориному абсолютному счастью мешали лишь лакеи и коровы. Коровы собирались вокруг перелазов, которые ей приходилось преодолевать, и оставались глухи ко всем ее робким шиканьям. Лора с рождения привыкла к коровам и в поле их не боялась, однако мысль о необходимости спускаться с перелаза в это море голов и рогов тревожила ее. Она знала, что буренки – кроткие существа и никогда не нападут на нее, но ведь недаром у них такие острые и длинные рога. Как-то утром пастух увидел, что девочка колеблется, и крикнул ей:

– Смелее!

Он объяснил, что, если Лора подойдет и быстро переберется через перелаз, коровы разойдутся в стороны.

– Они не знают о твоих намереньях. Покажи им, что у тебя есть дела по другую сторону перелаза, что ты спешишь, и они уступят тебе дорогу. Коровы – твари сообразительные.

Все вышло так, как сказал пастух: когда Лора подошла и решительно перебралась через перелаз, коровы вежливо посторонились, пропуская ее, и вскоре так привыкли к девочке, что сами расходились при ее приближении.

Лакеи вели себя отнюдь не столь благовоспитанно. В тот утренний час, когда Лора ежедневно являлась в особняк, они несли службу, вернее бездельничали, в задних комнатах, рядом с черным ходом, к которому следовало доставлять почту сэра Тимоти. При звуке дверного звонка двое или трое из них выскакивали за дверь, хватали из рук Лоры кожаную сумку и начинали перебрасываться ею, а иногда и пинали ее. Они ненавидели эту сумку, ведь в ней находилась их личная корреспонденция, и если сэр Тимоти объезжал поместье или занимался делами в своем рабочем кабинете, они были вынуждены дожидаться, пока он не сможет или не захочет ее открыть. Слуги винили хозяина в том, что он изучал почерк и почтовые штемпели на их письмах и допытывался, что внутри. Возможно, чем-то подобным сэр Тимоти действительно занимался, потому что во времена Лоры лакеям на почту приходили до востребования рекомендации по ставкам и рекламные проспекты букмекеров.

Вот почему почтовая сумка породила у них враждебное отношение к Лоре. Когда девочка впервые принесла в особняк почту, лакеи попросили, точнее, велели ей доставлять им на дом и письма до востребования. Мисс Лэйн, сторонница строгого соблюдения официальных правил, не позволила этого делать. Если письмо адресовано до востребования, сказала она, его надо востребовать. И хотя Лора, которая считала несправедливым, что корреспонденцию лакеев проверяют, точно они несмышленые школяры, смягчила послание мисс Лэйн, передавая его слугам сэра Тимоти, те все равно злились и, притворяясь, что дурачатся, отыгрывались на Лоре.

Они бесшумно подкрадывались к ней сзади и сильно хлопали по плечам, нахлобучивали ей на глаза шляпку, ерошили волосы или пытались ее поцеловать. Горничные, часто присутствовавшие при этом, поскольку домоправительница в это время пила с дворецким утренний кофе в своей комнате, только смеялись над замешательством девочки или присоединялись к забаве, бросая ей за шиворот камешки или щекоча лицо метелками для вытирания пыли.

– Выглядишь так, будто тебя задом наперед протащили сквозь живую изгородь, – заметила однажды жена старшего садовника, когда Лора оказалась особенно растрепанной; но, когда девочка поведала о том, что с ней случилось, только рассмеялась и заявила: – Ну, молодость дается всего раз. Надо получать от нее как можно больше удовольствия. Дай им достойный отпор, и они сразу научатся тебя уважать.

Лора не осмелилась рассказать об этом мисс Лэйн, потому что знала, что та пожалуется сэру Тимоти и раздует изрядную шумиху. Она предпочитала терпеть издевательства: в конце концов, они отнимали от прогулки, предоставлявшей ей щедрую компенсацию, всего несколько минут.

За исключением полевых работников, во время своего обхода Лора редко видела кого-либо среди домов. Порой она встречала плотника с мешком инструментов, который направлялся чинить изгородь или калитку, а иногда замечала самого сэра Тимоти с лопаткой в руках, совершавшего, по его собственному выражению, «проминку по поместью»; он приветствовал девочку со свойственным ему благодушием, называя ее «нашей маленькой главной почтмейстершей», и говорил, чтобы она пошла к старшему садовнику Гирингу и попросила его показать ей оранжереи и нарвать цветов. Это было весьма любезно со стороны сэра Тимоти, но мистер Гиринг и без его позволения, под свою ответственность, несколько раз водил Лору по длинным, теплым, сырым, благоухающим теплицам, срывая то тут, то там цветы и добавляя их к ее букету. Садовник говорил: «мои оранжереи», а его жена – «наши»; настоящий же владелец называл их просто оранжереями. Вот что такое хозяйская привилегия!

Однажды Лора повстречала сэра Тимоти в более серьезном настроении. Это было после того, как ночью сильный ветер повалил два великолепных вяза у края подпорной стенки канавы, и сэр Тимоти позвал девочку пойти с ним и посмотреть на повреждения. Зрелище оказалось печальное. Деревья были выворочены с корнями, стволы их повисли над канавой, касаясь ее дна поломанными ветвями и сучьями. Сэр Тимоти так расстроился, словно это были его единственные деревья. В его глазах стояли слезы, когда он твердил:

– Я бы ни на что их не променял! Они росли тут всю мою жизнь. Собственно, эти вязы были первое, что я увидел, ведь я родился вон в той комнате. Видишь окно? Во всем повинна проклятая подпорная стенка. С этой стороны для корней не было места. Я бы ни на что их не променял!

И Лора оставила его сокрушаться в одиночестве.

Хотя в тот ранний час, когда в парке появлялась юная письмоноша, людей там было совсем мало, он был открыт для всех. Летними воскресеньями туда ходили гулять влюбленные парочки, бедным сельчанам разрешалось собирать там валежник для каминов; однако в рощи и перелески доступ был закрыт, особенно весной, когда гнездилась пернатая дичь. В таких местах имелись предупреждающие таблички, грозившие нарушителям карой, и хотя Лора считала себя в какой-то мере лицом привилегированным, она забиралась в эти места украдкой, посматривая, нет ли рядом егеря. Но он был стариком и, как говорили, уже не справлялся со своей работой; его коттедж стоял на лесной поляне на другом краю поместья, и Лора его ни разу не видела.

Она бродила из рощи в рощу, собирала колокольчики или цветущую черешню, искала птичьи гнезда и почему-то не находила. Но как-то майским утром, на второй год своей работы почтальоном, Лора зашла в рощицу, где росло несколько ландышей, и обнаружила с полдюжины гнезд, а когда спускалась с высокой насыпи, окружавшей рощу, столкнулась лицом к лицу с незнакомцем. Это был молодой человек в костюме из грубого твида и с ружьем на плече. Девушка решила было, что это один из племянников сэра Тимоти или другой гость из особняка, хотя, конечно, ей следовало помнить, что в это время года гости сэра Тимоти с ружьями не расхаживали. Но когда незнакомец указал на предупреждающую табличку с надписью «Нарушители будут привлечены к ответственности» и довольно резко осведомился, какого черта она здесь шляется, Лора сообразила, что это, должно быть, лесник. Выяснилось, что он – новый младший егерь, которого наняли для выполнения работы за недужившего старика, отказавшегося, однако, уходить на пенсию.

Это был высокий, хорошо сложенный молодой человек лет двадцати пяти, с небольшими светлыми усиками и очень светлыми голубыми глазами, которые на фоне его смуглой кожи казались еще светлее. Черты его лица можно было бы назвать красивыми, если бы не застывшая в них жесткость. Они немного смягчились, когда Лора в качестве извинения за свое вторжение протянула молодому егерю букетик ландышей. Он выразил уверенность, что девушка не хотела причинить никакого вреда, но фазаны еще высиживают яйца, и он не может позволить, чтобы их тревожили. В последнее время тут чересчур много подобных посягательств (Лора задумалась, чьих именно) и слишком много расхлябанности, слишком много расхлябанности, повторил он, точно только что изобрел это слово и был им очень доволен, но это пора прекращать. Затем, все еще следуя за Лорой по пятам по узкой тропке, будто не желая спускать с нее глаз, егерь спросил, не подскажет ли она ему дорогу до Фоксхиллской рощи, поскольку это его первое утро в поместье и он еще не изучил местность. Когда Лора показала дорогу и молодой человек понял, что ее собственный путь пролегает мимо этой рощи, он смягчился настолько, что предложил идти вместе.

К тому времени, как они добрались до рощи, Лорин спутник совсем оттаял. Он поведал, что его зовут Филип Уайт. До сих пор он работал под началом своего отца, старшего егеря в одном имении близ Оксфорда, но теперь приехал в Кэндлфорд-парк с расчетом занять место старшего егеря, после того как бедняга Читти скончается или уйдет на покой. Вслух Филип этого не сказал, но сумел создать впечатление, что, согласившись немного послужить под руководством Читти, сделал одолжение не только сэру Тимоти, но и всей округе. Отцовское поместье (он называл его отцовским, как Гиринги называли «нашими» оранжереи) было больше и сохранилось лучше, чем это, оно принадлежало весьма знатному вельможе с древним титулом. На титул, в отличие от поместья, Филип не претендовал, но явно ощущал на себе отблеск его славы.

Лора покосилась на молодого человека. Нет. Он говорил совершенно серьезно. На его лице не было улыбки, в светлых глазах – ни тени насмешки, лишь слабый интерес к своей собеседнице. Перед тем как они расстались, Филип показал Лоре фотографию своей сестры, работавшей в магазине тканей в Оксфорде. Это была улыбающаяся девушка в вечернем платье, предназначенном для какого-то танца, с белокурыми локонами, собранными на макушке. На Лору она произвела большое впечатление.

– В нашей семье все хороши собой, – заявил Филип, убирая фотографию в нагрудный карман. Также он описал образцовый коттедж своих родителей в знаменитом поместье и поведал о великолепных охотах, устраивавшихся его хозяином, куда валом валили герцоги, лорды и миллионеры; вероятно, Лора услышала бы еще много занимательного, если бы, ощутив укол совести, не пробормотала: