Завоевав касогов, предков современных черкесов, тмутараканский князь Мстислав Владимирович начал поход на север. Главной его целью был Киев. Ярослав в то время находился в Новгороде. Оставшаяся без князя столица казалась лёгкой добычей, но „не приняли его киевляне“.
Городская община однозначно осталась на стороне новгородского князя. Кстати, несмотря на положительный образ в Повести временных лет, отношение к Мстиславу в Киеве было скептическим: в Киево-Печерском патерике он назван „лютым“. Не приняли Мстислава и после разгрома новгородского войска у Листвена, хотя сам Ярослав в Киев не возвратился и правил с помощью своих бояр. В 1026 г. киевский и черниговский князья заключили мир.
В дальнейшем, вплоть до смерти Мстислава в 1036 г., Ярослав появлялся на юге нечасто, но важнейшие принципы политики Владимира не забывал: оборона киевских земель от печенегов и внешнеполитическая активность. В 1030 г. Ярослав побеждает чудь и основывает город Юрьев, а в 1030–1031 гг. Ярослав и Мстислав, воспользовавшись смутой в Польше, возвращают русские города, захваченные польским королём Болеславом в годы междоусобной войны. Когда же умер Мстислав, Ярослав Владимирович остался единственным князем на юге и стал „самовластцем Русской земли“.
После ареста псковского князя Судислава (1036 г.) и смерти Брячислава (1044 г.) опасаться ему было нечего. Однако киевский князь продолжал поддерживать тесные контакты с городскими общинами. Спасение Киева от печенегов (1036 г.) и многочисленные военные походы на ятвягов, литву, мазовшан были продолжением традиции. Но Ярослав развил достижения отца — серьёзно занялся образованием горожан, переводя и переписывая церковные книги, набирая учеников в храмовые школы.
На этот раз сопротивления не было, постепенно стали появляться отечественные клирики. Росту престижа Киева способствовало строительство каменных церквей — Софийского собора, Георгиевского и Ирининского монастырей, а также новой линии укреплений, увеличившей площадь города в несколько раз и украшенной могучими Золотыми воротами. Активное церковное строительство шло и в других городах. В Новгороде Ярослав Владимирович построил Софийский собор, в Чернигове достраивался Спасский собор.
Ярослав способствовал активному проникновению на юг византийской церковной организации. При нём был поставлен на Русь греческий митрополит Феопемт, но, когда Русь оказалась в состоянии конфликта с Византией, киевский князь возводит на митрополичий престол русского главу церкви — Илариона. С именем Илариона связано не только „Слово о законе и благодати“, но и ещё одно правовое творение киевского князя — „Устав Ярослава“. Я. Н. Щапов доказал, что древнейшая основа этого документа восходит к совместной деятельности Ярослава и Илариона. Устав регулировал не только внутрицерковные, но, что было гораздо важнее, бытовые отношения.
Однако главную проблему — предотвращение междоусобиц — Ярослав так и не смог решить. Самым „сильным“ аргументом в пользу мирного сосуществования его многочисленных сыновей стал тот факт, что все они родились от одной матери. Ярослав раздал крупнейшие города Руси своим сыновьям: Изяславу — Киев, Святославу — Чернигов, Всеволоду — Переяславль, Игорю — Владимир, а Вячеславу — Смоленск. Однако по какой-то причине „забыл“ про племянника Ростислава. Увы! Через 10 лет на Руси началась новая усобица…»
А об Александре Невском пишут так:
«Невский в представлении массового обывателя также ассоциируется с пресловутой твёрдой рукой, но без проявления жестокости в отношении гражданского населения.
Деятельность князя считается образцом патриотической мудрости и доброты к простому народу. Он безапелляционно преподносится как сильный государственный лидер, обладавший стратегическим мышлением и продвигавший, как сегодня говорят, антизападную повестку дня.
Имидж Невского активно эксплуатируется российской элитой с петровских времён, позволяя гасить противоречия и укреплять единство страны в критические периоды. Неслучайно знаменитый фильм Сергея Эйзенштейна стал шедевром советского кинематографа. Правда, в 1939 году картину „Александр Невский“ положили на полку и начали массово показывать только после нападения Германии на СССР в 1941 году.
Между тем трезвый научный взгляд позволяет сделать вывод о том, что достоверных сведений о великих свершениях, которые приписывают Невскому, не так уж и много.
С большой вероятностью новгородский князь действительно был незаурядным политиком и талантливым полководцем. Однако масштаб его личности и значение поступков оказались впоследствии сильно преувеличены. Причём формирование культа вокруг Невского было сознательным и хорошо продуманным идеологическим процессом.
Александр Ярославич Невский родился во влиятельном на тот момент городе Переславле-Залесском (Ярославская область, в 140 км от современной Москвы). О точной дате рождения историки продолжают спорить — будущий новгородский князь появился на свет либо в мае 1220 года, либо в том же месяце 1221 года.
Принято считать, что прозвище Невский Александр получил после так называемой Невской битвы, произошедшей 15 июля 1240 года в районе впадения реки Ижора в Неву (нынешняя Ленинградская область). Этот эпизод часто признаётся как судьбоносный в жизни молодого князя и истории всей Руси.
Если верить распространённым в нашей стране описаниям битвы, то с обеих сторон по меркам Средневековья присутствовало большое количество войск. Так, с русской стороны выступили 300 княжеских дружинников, 500 конников и столько же пеших ополченцев. Видимо, и шведский десант должен был состоять как минимум из нескольких сотен человек.
Однако современные историки уверены, что сражение
Данное обстоятельство наталкивает исследователей на вывод о том, что масштабы сражения были очень скромными. Скорее всего, в схватке сошлись несколько десятков человек с обеих сторон.
Сильно преувеличены масштабы ещё одной битвы с участием Александра. Речь идёт о так называемом Ледовом побоище 5 апреля 1242 года. О нём существует упоминание в пяти источниках — четырёх русских и одном зарубежном („Ливонская рифмованная хроника“).
Последний источник был написан через 40 лет после этих событий по документам крестоносцев. В нём говорилось о том, что потери нашего врага составили лишь около двух десятков рыцарей, шестеро было взято в плен. Более того, в „Ливонской хронике“ не содержится упоминания о закрепившейся в умах наших граждан сцене потопления тяжёлых немецких конников.