Появляется ребёнок от любимой женщины, которого он уж воспитает как надо, вырастит достойного преемника. С этого момента все его мысли в отношении Алексея сводятся к тому, каким образом того отставить. Хотя о физическом уничтожении он ещё, возможно, не думал. (…)
С современной точки зрения, Алексей правильно сделал (бежав за границу). Но тогдашняя идеология требовала от каждого служить царю и безропотно умереть, если так решит царь. Иван Грозный укорял Курбского: „Почто не восхотел от меня смерть прияти?“
С 1379 года, когда Дмитрий Донской отрубил голову бежавшему в Тверь боярину Ивану Вельяминову, и до 1762 года, когда Пётр III издал указ „О вольности дворянства“, отъезд к другому монарху рассматривался в России как измена и карался смертной казнью.
К тому же речь шла не о простом человеке или даже вельможе, а о легитимном наследнике престола. Пётр опасался политических последствий. (…)
Надо лишь иметь в виду, что политическая ситуация может меняться. Допустим, Алексей отъехал бы в какую-нибудь третью страну, а там другие игроки, с иными интересами. Так что потенциальную опасность его пребывание за границей всё же представляло. (…)
Толстой был человек необычайно хитрый и коварный. Он использовал все возможности: и Евфросинью обхаживал, и австрийцев подкупал, даже писал Петру, что ради государственного дела выковырял и продал бриллианты из своего ордена. (…)
Первая встреча вернувшегося Алексея с Петром была достаточно мирной. Не исключено, что Пётр действительно собирался его помиловать, ограничившись официальным лишением наследственных прав, объявленным 3 февраля 1718 года, но затем изменил мнение.
Вероятно, повлияли интриги Меншикова и Толстого. Внушили, что в этом деле всё не просто, „щуку съели, а зубы остались“, дали прочесть показания Евфросиньи, а затем самого Алексея. (…)
В реальности никакого заговора не было, и Пётр это понимал. Зачем казнить нужных и важных лиц, показывать, что в стране имеется серьёзная оппозиция? Но он чрезвычайно болезненно воспринял то, что так много людей из его окружения, оказывается, недовольны им, что верить никому нельзя. (…)
Можно предположить, что в душе многие сочувствовали Алексею, но каждый боялся это показать. А формальное основание приговорить его к смерти, следуя букве закона того времени, имелось. (…)
С человеческой точки зрения, конечно, ужасающая бесчувственность и безнравственность.
Говоря о „деле царевича Алексея“, необходимо понимать главное. Тогдашние законы — Соборное уложение 1649 года и Воинский артикул Петра, заменявший при нём Уголовный кодекс — предусматривали наказание вплоть до смертной казни за „изменные“ слова и мнения. (…)
Вспомним указ 1723 года, предписывавший священникам нарушать тайну исповеди.
Лишь Екатерина II под влиянием европейских юристов стала писать, что карать следует за дела, а не за мысли. Да и то не всегда следовала собственным принципам. (…)
После смерти Петра почти 40 лет ярких личностей на троне не видели, и с Россией тоже ничего катастрофического не произошло. Не было нужды губить сына ради отечества.
Это вопрос философский и вечный. Одни восхитятся: сыном пожертвовал ради идеи! Другие ужаснутся: если человеку сына или самого себя не жалко, что же он с остальными сделает?».
«Наследником теперь должен стать младший сын Петра и Екатерины, но в 1719 году он умирает. Остаётся сын царевича Алексея, тоже совсем маленький. И в 1722 году Пётр I издаёт Указ о престолонаследии, согласно которому царь вправе сам назначить себе любого наследника — даже не члена царской семьи. Единственное, там оговаривается, что наследник должен быть официально объявлен при жизни государя. Но сам Пётр этого сделать не успевает.
Вероятно, поначалу он собирается назначить наследницей свою старшую дочь, цесаревну Анну Петровну, но затем изменяет планы и решает выдать её замуж за голштинского герцога Карла-Фридриха. Видимо, теперь он хочет оставить трон жене, потому что в 1724 году её (впервые в русской истории) коронуют в качестве императрицы. Но выясняется, что у Екатерины роман с Виллимом Монсом, её камергером. Вскоре, 8 февраля 1725 года, Пётр умирает, так и не сделав соответствующего распоряжения.
Из возможных наследников остаются его внук, девятилетний сын царевича Алексея Пётр, и две дочери — Анна Петровна, которая должна сейчас выйти за голштинского герцога, и Елизавета Петровна. Понятно, что Пётр по малолетству не смог бы править сам, и в результате самодержавной императрицей становится вдова Петра I Екатерина. В мае 1727 года она умирает, оставив престол Петру II — внуку Петра Великого и сыну Алексея Петровича. Но когда спустя ещё три года умирает и он, в стране случается династический кризис.
Прямых потомков Петра Великого по мужской линии не остаётся. Есть сын Анны Петровны, который родился полтора года тому назад, — но он потомок по женской линии. И тогда Верховный тайный совет вспоминает о старшей ветви Романовых, потомках царя Иоанна Алексеевича, и приглашает на престол курляндскую герцогиню Анну Иоанновну. Эта ситуация делает неизбежной череду дворцовых и государственных переворотов. Они продолжатся до 1762 года, когда власть будет узурпирована человеком, никаких прав на неё не имеющим, — Екатериной II».