Предшествующие воцарению Екатерины II события коротко можно описать так:
После непродолжительного правления Анны Иоановны наследником предполагался будущий сын Анны Леопольдовны (племянницы Анны Иоанновны). Только в 1739 году Анна Леопольдовна была выдана замуж за находившегося на русской службе с 1733 года Антона Ульриха, принца Брауншвейг-Люнебург-Вольфенбюттельского. Его кандидатура в качестве супруга племянницы императрицы лоббировалась Австрией.
В августе 1740 года у Анны Леопольдовны и Антона Ульриха родился первенец, которого назвали династическим именем этой линии рода Романовых — Иван (Иоанн).
За несколько дней до смерти Анна Иоанновна подписала завещание в пользу Иоанна Антоновича, а затем назначила регентом до его совершеннолетия курляндского герцога Бирона. В случае преждевременной смерти Иоанна Антоновича, не оставившего потомства, наследником становился следующий потенциальный сын Анны Леопольдовны и Антона Ульриха.
25 ноября 1741 года Иоанн Антонович был свергнут с престола в результате переворота, во главе которого стояла дочь Петра Великого — Елизавета Петровна.
В царствование Елизаветы Петровны «брауншвейгское семейство» — Анна Леопольдовна, Антон Ульрих, Иоанн Антонович и другие их дети (Екатерина и родившиеся затем Елизавета, Пётр и Алексей) находились в заключении и ссылке (Анна Леопольдовна скончалась в 1746 году). Единственным наследником незамужней императрицы был её племянник, голштинский герцог Карл Петер.
В 1742 году он прибыл в Петербург, где в ноябре того же года принял православие с именем Пётр Фёдорович и был официально объявлен наследником престола. В 1745 году состоялся брак Петра Фёдоровича с Екатериной Алексеевной (до принятия православия София Фредерика Августа), дочерью князя Анхальт-Цербстского. По матери Екатерина также происходила из рода герцогов Гольштейн-Готторпских и доводилась своему мужу троюродной сестрой.
«София Августа Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, будущая русская императрица Екатерина II, родилась в 1729 году. Ангальт-Цербст, как и большинство других немецких княжеств, сам по себе мало что значил на политической карте мира и почти полностью зависел от своего мощного соседа — Пруссии. Зато подобные крохотные княжества были в то время настоящим инкубатором невест для дворов Европы. С одной стороны, статус их правителей позволял их дочерям считаться подходящей партией для европейских монархов. С другой, такие союзы накладывали мало обязательств: слишком ничтожно было значение этих княжеств, так что искать мужей и жён для многочисленных принцев и принцесс там можно было, не втягиваясь или почти не втягиваясь в сложные политические коалиции.
София, видимо, с самого начала была девушкой исключительно амбициозной и волевой. К тому же она была хорошо образованна, много читала и интересовалась философской литературой, что было довольно нетипично для провинциальной немецкой принцессы. При этом она росла в очень небогатой по королевским стандартам семье, и брак с наследником престола, великим князем Петром Фёдоровичем, был для неё колоссальным шансом. Конечно, для европейской лютеранской барышни выход на большую политическую арену огромной, дикой, непонятной страны должен был быть сильным жестом. Но, судя по всему, никаких колебаний у неё не было — наоборот, это было то, к чему она стремилась. При этом надо иметь в виду, что в Россию она отправилась всего в 14 лет, а замуж вышла в 16.
Императрица Елизавета Петровна любила роскошь, пышность, балы с маскарадами и так далее. Так что, оказавшись у неё при дворе, София Августа Фредерика — теперь уже Екатерина Алексеевна — очутилась в условиях, максимально непохожих на ту среду, в которой она воспитывалась. Полунищий лютеранский Цербст на задворках Европы был полной противоположностью огромному ослепительному двору тёти её супруга — самодержицы всероссийской. В своих записках Екатерина позднее писала — и этому, скорее всего, можно верить, — что, едва приехав в Петербург, взяла за правило прежде всего нравиться мужу, затем — императрице, и потом — народу. Судя по всему, в отношении Елизаветы ей это поначалу удавалось.
Про степень близости Екатерины с Петром в начале их брака известно очень мало. Единственный источник — записки самой Екатерины, в которых она утверждает, что супружеских отношений между ними не было. Якобы, когда Елизавета спросила у неё, почему нет наследника, она ответила, что нет причин, от которых он мог бы быть.
От брака Петра Фёдоровича и Екатерины Алексеевны в 1754 году родился сын — Павел Петрович. Ходили слухи о том, что Павел Петрович был в действительности сыном любовника Екатерины графа Салтыкова, которого, чтобы он это не разболтал, отправили в Швецию, а потом в Гамбург. Противники этой версии указывают на большое внешнее сходство Павла с Петром III и на то, что сам Павел твёрдо считал последнего своим отцом и возвёл в культ память о нём. Более серьёзных аргументов нет ни у сторонников отцовства Салтыкова, ни у противников, так что истина неизвестна.
Каковы бы ни были интимные отношения Петра и Екатерины, в царствование Елизаветы Петровны они представляли собой единую политическую силу, долгое время воспринимавшуюся как оппозиция правящей императрице. Особенно сильно это проявилось в годы Семилетней войны. В 1756 году Елизавета резко сменила проанглийскую позицию на профранцузскую и объявила войну союзнице Англии — Пруссии. При этом Двор великих князей, Петра и Екатерины, или Малый двор, занимал отчётливо пропрусскую позицию.
Пётр, тоже проведший детство в немецких землях как Карл Петер Ульрих, сын герцога Гольштейн-Готторпского, восхищался прусским королём Фридрихом II и созданным им военным порядком, для него Пруссия была образцом идеального, правильно управляемого государства. Екатерина состояла в близких дружеских отношениях с английским послом. Она также нашла поддержку у графа Алексея Бестужева, бывшего тогда канцлером Российской империи, и, когда Елизавета тяжело заболела, писала на фронт главнокомандующему армией Апраксину с указаниями не вести активных наступательных действий против Пруссии. Подобный поступок был, по сути, не чем иным, как государственной изменой.
Как только императрица выздоровела, поднялся невероятный скандал. Бестужев и Апраксин были арестованы, Екатерину Елизавета собиралась выслать обратно в Цербст. Но состоялось длиннейшее объяснение, в результате которого ей каким-то образом удалось оправдаться.
Это было совершенно невероятно, учитывая серьёзность обвинений (сейчас ещё известно — скорее всего, Елизавета этого не знала, — что Екатерина к тому же получала деньги от английского посольства). Как происходил их разговор, неизвестно, но совершенно очевидно, что здесь проявилась поразительная способность Екатерины очаровывать людей. Не было ни одного человека, оставившего о ней мемуары, который не писал бы о том, насколько она была очаровательна, насколько умела располагать к себе.
Неизвестно, когда между великим князем и его женой начался фундаментальный разлад, но к началу его царствования это была уже ситуация глубокого и непримиримого конфликта. Екатерина была практически отстранена и от принятия решений, и от самого императора. Вокруг Петра находились новые люди, он держал любовницу — само по себе это не было таким уж большим событием (у Екатерины до этого тоже были отношения и с тем же Салтыковым, и с будущим королём Польши Понятовским), но Пётр делал это совершенно открыто и даже вызывающе…»
«Остаток дней государыни Елизаветы Петровны — последней из тронных особ, лично знавших Петра Великого, — был окрашен в грустные тона. Здоровье её резко ухудшалось, с ней случались глубокие обмороки, она с трудом держалась на ногах и не хотела показываться в свете. Придворные медики прописывали разнообразные лекарства, но капризная властительница всеми силами отбивалась от „невкусных“ снадобий. Врачам и вельможам приходилось подолгу уговаривать коронованную пациентку, а иногда — словно ребёнку — тайком класть таблетки или подсыпать порошки в конфеты, мармелад и фрукты.
Вообще суеверная самодержица панически боялась смерти — до такой степени, что при ней нельзя было даже произносить это слово. Зато она всё чаще проводила время в прекрасном Царском Селе, где Франческо Растрелли возвёл для неё — на месте старой постройки — сказочный по красоте Екатерининский дворец. Название сей резиденции сохранили неслучайно: Елизавета, очень любившая мать, Екатерину I Алексеевну (в честь кого, кстати, нарекла и свою неродную невестку, жену племянника-престолонаследника Петра Фёдоровича, приезжую немку Софию Фредерику), повелела оставить величественным царскосельским покоям милое сердцу материнское имя.
Впрочем, и здесь венценосная дама скучала и вздыхала, не касалась важных дел, которые лежали невостребованными чуть не по полгода. Она не принимала во внутренних комнатах почти никого, кроме духовных лиц и молодого фаворита Ивана Шувалова, являвшегося „по совместительству“ создателем и куратором Московского Императорского университета. Но ни сладостная лень, ни глухое уединение уже не помогали поправить загубленное многолетними ночными попойками и пирушками царственное здоровье. Жизнь неумолимо шла к своему досрочному закату.