Жемчуга

– Тихо!

Неподвижные глаза смотрели мимо него. Тонкий, как волосок, язык молниеносно появлялся, замирал и снова исчезал. Змейки не двигались. Рука полезла в карман. Нагретый теплом тела мобильник включился не сразу. Все движения – как во сне. Ах вы, непонятные змейки! Ну-ка, не двигайтесь. Задняя камера, режим «макросъемка»… Ближе, ближе… Боковым зрением он видел лицо друга – бледное, покрытое непропеченными веснушками. Заткнись и не вякай. А змейки не шевелились.

Большой палец опустился на экран. Щелк. Словно сломалась соломина.

Невидимый глазу прыжок. Боль.

– А-а-а!

Он кричал всю дорогу. Кричал и прощался с жизнью. Только палец и боль, больше ничего. Он точно знал, что умрет. Звал маму. Звал громко, позорно, на всю улицу. Яд змеи полз по крови прямо к сердцу. Когда он достанет до сердца, жизнь кончится!

– Мама!

А мамы не было.

И главное, так глупо все кончилось, из-за какой-то фотки.

Проклятые змеи, чтоб вы сдохли, сдохли! Не хочу умирать, не хочу, мне страшно, мама!

– Мама-а-а-а! А-а!

4

Когда-то человека назвали Тихоном. Жил себе Тихон, жил. Чуть пообтрепался. Разочаровался. Плюнул на все. Ушел в лес.

Мониторить численность глухарей тоже кому-то надо. А они красивые, глухари. И журавли на болотах, и совы, сидящие по дуплам, и простые сороки, и пугливые зеленушки. Он бродил по чащобам, ночевал в палатках и мок под дождем.

А вдруг нашел то, на что и не надеялся. И казалось – то ли мир перевернулся, то ли с глаз сняли защитные фильтры, то ли он просто тронулся умом.

С собой в новый дом взял только личное – зубную щетку, одежду и ноутбук. Взволнованно огляделся.

– Ну как тебе?

– Очень хорошо, знаешь… тепло так.

– Ну и славно. Располагайся. Я скоро приду.

Он уселся в кресло и начал привыкать, пропитываться домом. Хорошее место.