Утро выдалось теплым, душистым, наполненным цветами и светом, переливающимся, дымчатым, медвяным. Утоптанная тропа гулко вторила шагам.
Медянки, медянки! – острое, как змеиный язычок, металлическое слово отбивало каждый шаг, пахло кровью при вдохе. Вы у меня узнаете!
Шелковистые камни пеклись на нагретом песке. На них подрагивала тень листьев.
Он долго ждал. Медянки-то, конечно, сразу сообразили, что к чему, головы из норок не высовывали. Мальчик потыкал ножом под камнем. Вытащил порошок и насыпал вокруг. Пригляделся. Вытащил петарды, засунул в норки. Чиркнул спичкой. Горячая сера отлетела, воткнулась прямо под ноготь. Ой. Снова чиркнул. Поднес к скрученным ниткам. Благоразумно отошел в сторонку. Взорвалось не сильно, сплошное разочарование. Ну, может, хоть задохнутся. И сдохнут.
Он еще раз проверил ножом щели под камнем и хотел высыпать остатки порошка в норки, как вдруг увидел дымок. И обмер. Последняя петарда не взорвалась. Огонь лениво пожирал нитку.
И вместо того, чтобы бежать, он тупо замер.
Бахнуло.
Обратно бежал без крика. Рука горела, боль пульсировала раскаленной волной. Он не плакал, нет. Еще чего, вчерашнего хватило.
Не было мамы! Да что ж это такое!
А
– Что с тобой?
– Ничего!
– А ну покажи!
– Ни-че-го!
И слезы полились в три ручья, затапливая щеки и рот. Рука горела.
– Черт! А ну давай руку!
Когда пришла мама, оба сидели смирно и смотрели в телефоны. Рука была умело забинтована.
Мама вздохнула и ничего не сказала.
А должна была сказать! А она просто утóпала в кухню. Вообще красота.
7