– Это и есть твой Леонард, – прошептал Литэс. – Китобой поглотил его душу, оставив плоть гнить. Теперь ты видишь?
Дороти медленно кивнула в знак подтверждения. Ей не хотелось верить, что с мужем приключилась такая беда, но о какой вере может идти речь, когда перед тобой неопровержимые факты? Она любила его, знала как саму себя, и вот его нет.
– Милая, ты чего там стоишь? – чудище подняло голову и уставилось на нее пустыми дырами вместо глаз.
– Он не должен знать, – напомнил Литэс.
Где-то глубоко внутри груди за тысячью дверьми и сотнями выстроенных стен Дороти плакала горькими слезами, чтобы хоть как-то унять свалившееся отчаяние. Леонарда не вернуть. Никогда, никакими средствами.
– Ничего, – Литэс помог ей натянуть на лицо улыбку. – Просто смотрю на тебя. Я забыла ответить.
– На что? – при каждом его слове изо рта то и дело выпадал бурый язык, покрытый язвами.
– Там на кухне, – она не знала зачем, но, видимо, в память о дорогом человеке все-таки сказала. – Я тоже тебя люблю. Спасибо за все, что ты для меня сделал.
– Не за что, – рот чудища искривился в жалкой ухмылке.
– Давай спать? Я очень устала, – отведя взгляд в сторону, Дороти пошла к своей половине кровати.
– Ты не пойдешь в душ?
– Нет, я не могу. Утром. Прости.
– Ничего страшного. Нашла повод извиняться.
Дороти легла на кровать и повернулась на бок лицом к окну, чтобы больше не видеть эту мерзкую тварь. Одеяло стало ее броней, а подушка – щитом, призванными защитить от прикосновений ледяных рук, некогда бывших такими родными.
– Спокойной ночи, – сказал Леонард и выключил свет.
– Спокойной ночи, – ответила Дороти и включила в памяти воспоминание одного из далеких дней, когда ее семья была счастлива.
***
– Дороти, открой глаза. Пора, – Литэс был абсолютно спокоен, и потому его голос звучал тихо и размеренно. – Вставай. На часах почти полночь.
Дороти последовала его указанию и открыла глаза. Как в бреду, она села на кровати и уставилась в незашторенное окно. Ни луны, ни звезд, а только серые кучевые облака, растянувшиеся на многие километры над голым полем, где не осталось ничего кроме перепаханной земли. На электронных часах рядом с кроватью значилось двадцать три часа пятьдесят три минуты.
– Скоро все закончится. Потерпи. А теперь вставай и иди.