Я стоял на крыше, возвышаясь над городом, и просто слушал. Я слушал голоса человеческих душ, которые обычно по ночам начинают бушевать. Если захотеть, то можно услышать что угодно. Самое главное – уметь слушать. Холодный порыв ветра промчался по крыше, сотрясая железные ржавые листы.
В противоположном доме на втором этаже горел свет. Отсюда мне было видно, как там ссорятся мужчина и женщина. Мужчина что-то кричал и крушил мебель, а женщина сидела на стуле и плакала. Они оба были не правы, но ни один из них не может признать свою вину – это одна из главных проблем человечества. Они оба должны жить, и никто этому не сможет помешать. Спустя два года они разведутся: мужчина уедет в Германию, а женщина останется здесь, чтобы в одиночку растить дочку. Все верно. Сейчас у них нет детей, но именно эта ссора, а точнее, перемирие, которое последует за ней, станет причиной появления на свет маленькой Сары.
Я отвел взгляд от ссорящейся пары и посмотрел на балкон, что находился несколькими этажами выше. Там возле открытой двери стоял пожилой человек, сжимавший трость. На носу у него были большие толстые очки, скрывавшие слезы, выступившие на глазах. Он стоял и смотрел вниз с балкона, как будто искал кого-то. Дрожащие руки и сгорбленная спина говорили о болезни, что мучает его тело. Его зовут Карл Майер, ему семьдесят восемь лет, и он уже более четверти века живет в этом доме вместе со своей женой. Каждую ночь в одно и то же время он с большим трудом поднимается с постели. Он старается вести себя как можно тише, чтобы не разбудить жену. Медленной шаркающей походкой старик выходит на балкон и подолгу смотрит вниз, надеясь, что его сын сегодня вернется с дежурства. Бессмысленно и трагично. Примерно через час Карл возвращается в постель и быстро засыпает. А утром не может точно сказать, было это сном или явью. Через несколько месяцев болезнь Паркинсона прикует его к постели, и он больше никогда не сможет сам ночью выйти на балкон.
Я ищу беды и страдания других людей и вижу, как они мучаются, но это не значит, что я не могу видеть их радость и счастье. В столь поздний час в доме возле старой мэрии в квартире шестьдесят три за столом сидит молодой человек и фанатично пишет стихи. Сейчас он занят поэмой для своей возлюбленной, которая уже долгие годы не отвечает ему взаимностью. Он просидит до самого рассвета, переписывая строчку за строчкой и комкая один лист за другим. А когда утром с цветами в руке прочтет эту поэму своей возлюбленной, ее сердце растает, и она впервые поймет, насколько была слепа.
Многие сейчас спят, но их души продолжают бодрствовать, и я слышу их голоса. Что еще плохого есть в людях? Город полон безумцев, одержимых своими идеями. Они повсюду. Они смотрят друг на друга, но не могут увидеть лиц тех, кто находится рядом. При помощи фантазии они рисуют собственный мир, который, по их мнению, является реальным. Но дело в том, что реальность одна, а таких миров столько же, сколько и безумцев. Из столкновений этих миров и рождаются злость, непонимание, зависть. Каждый убеждает себя в том, чего на самом деле не существует. Эти сумасшедшие художники – обычные люди, и я один из них.
Люди не в силах осознать, что живут в нереальном мире, из которого нет выхода. Нет выхода и потому, что если попытаться увидеть реальность, то наша фантазия просто нарисует другой мир, что будет ничуть не реальнее предыдущего. Только немногие способны видеть все в истинном свете, но за это в большинстве случаев они расплачиваются возможностью быть счастливыми. Хотя, может быть, это всего лишь моя фантазия.
Я стою все там же на крыше и слушаю. Я слышу, как рвутся наружу человеческие эмоции: счастье, страх, радость, горе, ликование, грусть, злость. Именно эмоции и чувства являются причинами всех бед в нашем мире. Но дело в том, что и без них нельзя, так как благодаря им в человеческой жизни есть красота и добро. Это противоречие свойственно людям, и если бы его не было, то мы перестали бы быть собой. Хотите жить в мире без войн, зла и ненависти? Откажитесь от чувств и эмоций, но это будет уже не жизнь, по крайней мере не та жизнь, о которой мечтаем мы с самого детства.
Что помогает мне держаться? Кто дает мне силы сопротивляться и делать свое дело? Бог, дьявол или я сам? Это не имеет никакого значения. Я делаю то, что должен.
Может быть, меня не существует и я являюсь выдумкой одного из безумных художников, проживающих в городе. Не знаю. Как далеко зашло мое безумие и где грань между реальностью и вымыслом? Может быть, ее и нет. Но я знаю только то, что сегодня ночью здесь никто не умрет. Сегодня все могут спать спокойно в своих постелях, но уже завтра все может измениться.
Доброй ночи, люди, доброй ночи.
Человек, лишенный сна
Открыв утром глаза, я подумал: «Неужели вчерашний бесконечный день наконец закончился?» Еще несколько минут я просто лежал и глядел в потолок, пытаясь понять, болит ли у меня что-нибудь, но никаких признаков болезни не обнаружил, хотя, вспоминая ухудшение в похоронном бюро, я старался не спешить с выводами. Да, я дал вчера себе обещание поехать в больницу и проконсультироваться с Волковым, но думаю, что все-таки этого делать не стоит: может быть, все обойдется и у меня просто сдают нервы. Пусть Волков и дальше ни о чем не подозревает. А мне главное – постараться больше не колоть себе морфий, за исключением крайних случаев, когда это будет действительно необходимо.
Во второй половине дня я, как и обещал, должен поехать к пациенту Волкова, поэтому пока спешить некуда. Я принял ванну, плотно позавтракал и спустился в подъезд на первый этаж к почтовым ящикам за свежей газетой, чтобы, удобно усевшись дома в кресле, прочитать ее от первой до последней страницы. Всегда любил хруст свежей газетной бумаги и запах не до конца высохшей краски, остающейся на кончиках пальцев. И вот, удобно расположившись и держа в руках чашку горячего кофе, я развернул газету и увидел на первой странице фотографию Лилии. Той самой Лилии, с которой я познакомился в баре и которую обнаружил утром у себя в постели. Здесь не могло быть никаких сомнений. Меня так поглотила трагедия с Жан-Луи, что я совсем забыл про нее. Справа от фотографии располагалась статья с заголовком «Смерть ни в чем не повинной девушки». Прочтя заголовок, я остолбенел и продолжал перечитывать его снова и снова. Как это возможно?
Сама статья оказалась достаточно небольшой.
Меня осенило. Когда я проводил вскрытие Чарльза Берингема, третьей была Лилия. Все верно: Чарльз Берингем, Жан-Луи и Лилия МакКейн. Именно их тела находились позавчера утром в морге. Я понятия не имею, как это возможно, но абсолютно уверен, что видел именно их. По телу пробежала дрожь, я вновь услышал голос мертвого Чарльза: «Что с тобой, Саймон? Ты побледнел». Чертовщина какая-то. Это уже точно никак не свалить на простуду. Надо взять себя в руки – всему есть логическое объяснение. Может быть, все-таки мне показалось, а все остальное нарисовало мое воображение? Получается не очень правдоподобно. Мне надо пережить еще два дня, а потом я буду готов рассказать все Волкову или лучше сразу психиатру, но пропустить похороны Жан-Луи не имею права.
К черту газету! Надо взять себя в руки и ехать к пациенту – это поможет мне отвлечься.
Я поймал машину и отправился на окраину города. Всю дорогу мысли о Лилии не покидали меня. Еще вчера она была жива и полна сил, хотела остаться и приготовить мне ужин, а я выгнал ее. Наверняка, если бы я разрешил ей остаться, она сейчас была бы жива. Почему я так поступил? Испугался? Возможно, вполне возможно. Ужасно осознавать свою причастность к ее смерти. Молодая женщина – впереди ее ждала целая жизнь, но вместо этого ее холодное тело сейчас лежит в морге. В такие моменты начинаешь сомневаться в существовании Бога. Хотя дело здесь, может быть, в том, что мы не в силах многого понять.
Машина остановилась у пункта назначения, и, расплатившись с водителем, я покинул теплый салон и вышел на улицу, где до сих пор шел дождь. Это был один из бедных районов города, расположенных на самой окраине: плохие дороги, дома, давным-давно требующие капитального ремонта, практически полное отсутствие деревьев, да и вообще хоть какой-нибудь зелени.
Я зашел в старый многоквартирный дом, и в нос сразу ударил мерзкий запах. Не знаю, откуда он исходил, но такое чувство, будто я оказался в канализации. В подъезде было настолько темно, что даже невозможно было понять, какого цвета стены: то ли они бледно-розовые, то ли, наоборот, темно-коричневые. Почтовые ящики, покрытые ржавчиной, перекосились и смотрели на меня с такой тоской, будто бы я единственный, кто может спасти их от долгой и мучительной смерти в этом забытом Богом и людьми месте.