этими понятиями, систематическое единство целей, и притом из необходимых принципов, до тех пор познание природы и даже значительная степень культуры разума во многих
других науках, с одной стороны, вырабатывали лишь грубые и смутные понятия о божестве, с другой - вообще проявляли к этому вопросу удивительное равнодушие. Более
значительная разработка нравственных идей, которая сделалась необходимой благодаря в
высшей степени чистому нравственному закону нашей религии, обратила внимание разума
на этот предмет ввиду интереса, который она вызвала к нему; без всякого содействия со
стороны обогащающихся знаний о природе и со стороны правильных и надежных
трансцендентальных знаний (они были всегда недостаточны) эти нравственные идеи
создали понятие о божественной сущности, которое мы считаем теперь правильным не
потому, что спекулятивный разум убеждает нас в его правильности, а потому, что оно
полностью согласуется с моральными принципами разума. Все же только чистому разуму, однако лишь в его практическом применении, принадлежит та заслуга, что он связал с
нашими высшими интересами знание, о котором чистая спекуляция может лишь мечтать, но которое она не в состоянии обосновать, и тем самым превратил это знание если не в
демонстративно доказанную догму, то все же в безусловно необходимое предположение в
соответствии с существеннейшими целями чистого разума.
Но когда практический разум достиг этого высокого пункта, а именно понятия единой
первосущности как высшего блага, то он не должен воображать, будто он поднялся над
всеми эмпирическими условиями своего применения и вознесся до непосредственного
знания новых предметов настолько, чтобы исходить из этого понятия и выводить из него
даже моральные законы. Действительно, внутренняя практическая необходимость именно
этих законов привела нас к допущению самостоятельной причины или мудрого правителя
мира, чтобы придать моральным законам действенность; поэтому мы не можем