Спрятанные во времени

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ахо!171 — воскликнул Нишикори.

Керо дернулся как марионетка, исчезнув в глубине номера. Забренчали перекрываемые вентили, шум воды стих, и какой-то великан в белой пижаме прошлепал босыми ногами через номер, держа в руках черепаху. Настенька, верная профессиональному долгу, уже было собравшаяся помочь, снова замерла на пороге, приняв за лучшее вызвать администратора.

Когда, в конце концов, номер был приведен в порядок (не считая мебели, расставлять которую по местам Нишикори категорически запретил), и настало время вечерней молитвы, Керо, шатаясь от усталости, опустился коленями на ковер, закрыл глаза… а затем открыл их, обнаружив себя лежащим на том же месте. Только в окна теперь ярко светило солнце и на низком столике у дивана кто-то расставил нарядный золоченый сервиз с видами сельской жизни. Жизнерадостный чайник по-свойски подмигнул ему «зайчиком» и продолжил неспешную беседу со сливочником в форме коровы. В открытое окно летели гудки автомобилей, говор и цок копыт. Было никак не меньше десяти.

Нишикори горой восседал на стуле, казавшемся под ним щепкой, и намазывал ложкой толстый слой икры на ломоть батона. Лицо его было сосредоточенным и бесстрастным, словно он готовился к битве. Поверженный бутерброд исчез в один мах, вслед за ним опрокинулась ажурная чашка чая, щедро сдобренная сливками из «коровы».

Керо чувствовал себя опозоренным. Развалиться на ковре перед учителем как собака… Кошмар! Он болванчиком вскочил на ноги и почтительно поклонился, не смея поднять глаза, и так остался стоять, пока его патрон расправлялся с очередным бутербродом.

Нишикори раскурил трубку и удовлетворенно откинулся на спинку дивана.

— Ты бы мог изобрести сон, если бы его не придумали до тебя, — тяжелым басом произнес он с необычным добродушием в тоне.

Керо решил на него не покупаться, считая провинность слишком тяжелой. Скажем прямо, ему вообще было не до нюансов.

— Простите, учитель, — промямлил он во впалую грудь, глядя на зеленые ромбики ковра, плывущие в ворсистом бежевом океане.

Тут, будто на грех, он почувствовал адский голод, неуместный как жаба на подушке, и громко сглотнул слюну. Ароматы накрытого к завтраку стола были сногсшибательны.

Нишикори еще какое-то время держал паузу, которой, казалось, не будет конца. Если бы Керо посмел посмотреть ему в лицо, то с удивлением обнаружил бы на нем усмешку.

— Что же, считай, что твоя провинность исчерпана, — наконец смилостивился он. — Ешь.

К своему удивлению, вышедший из оцепенения Керо обнаружил на столике второй прибор, включая кучу неудобных стальных предметов на крахмальной салфетке, к которым никак не мог привыкнуть.

Вряд ли Нишикори руководствовался гуманными соображениями, когда, отложив трубку, приступил к поглощению блинчиков с вареньем, но юноша почувствовал себя гораздо свободнее, увидев, что патрон занят своими делами и не собирается развивать скользкую тему дисциплины. Он почтительно подошел к столу, опустился на колени и вцепился сразу в три куска ветчины, выложенной веером поверх нарисованного луга с косцами. Счастье было так близко…

— Ты должен научиться есть вилкой, — тут же все испортил Нишикори, указывая подбородком на чайник.

Керо с сожалением отложил ветчину, вытер руки о салфетку и почтительно налил учителю чаю.

После чаепития Нишикори сел на пол лицом к двери, взял со стула газету, пробежал глазами передовицу, а затем отринул ее, взял другую и тоже не стал читать, переключившись на третью.

В номер постучали — меленько и гадко, будто не для того, чтоб ему открыли, а посмеяться над постояльцами. Нишикори насупился — его лоб наехал на лицо, а глаза совершенно сузились, так что было не ясно, видел он ими что-нибудь, кроме изнанки век, или нет. Керо, нормально поесть которому, видимо, было не суждено, разочарованно поплелся к двери.

Не успел он к ней подойти, та начала сама собой открываться. Послышался стон заунывной песни, от которой у юноши зачесались уши. Он невольно обернулся на патрона, но тот все так же сидел, напоминая одетый в кимоно камень, к которому ветром прибило «Правду». Песенка стала громче, дверь полностью раскрылась, а между тем, за нею никого не было.

Керо посмотрел влево и вправо, пытаясь понять, что тут, к хренам собачьим, происходит, но не обнаружил ничего, кроме пустого коридора с изумрудной дорожкой. В конце его из-за угла вышел официант в белом пиджаке с большим подносом в руках, на котором стоял одинокий чайник. Двигался он фантастически быстро и в три секунды уже был у номера, толкая Керо подносом. На узком смуглом лице горели угольки глаз. Тощий нахал отвратительно улыбался и лез в номер, плюя на элементарные приличия.