Проект «Джейн Остен»

— Что вы делаете? — спросила она. Это был один из тяжелых дней; она пожаловалась на боль и приняла немного лауданума. Судя по всему, недостаточно.

Онемев от ужаса, я резко села, сунула письма в шкатулку и задвинула ту обратно. А затем встала и попыталась принять невинный вид.

— Что вы делали с теми письмами?

Первое правило лжеца: уклоняйся от ответа.

— Вам что-то приснилось?

Джейн надолго замолчала, и я уже решила, что это сработало. Но затем она произнесла:

— Я знаю, что видела. Прошу, не держите меня за слабоумную.

Это меня задело: да кому хватит наглости так подумать? Я потупилась. Затем подняла на нее взгляд, но поняла, что дар речи меня оставил.

— Кто вы на самом деле? — строго спросила она, с подозрением сощурив глаза. — Есть в вас нечто непостижимое, мисс Рейвенсвуд. Если это действительно ваше имя. Вы знаете то, о чем знать не должны, и проявляете необычайный интерес к моей семье. Вы шпионка или кто-то наподобие ее? Может быть, вы француженка?

Я безмолвно смотрела на нее.

— Вы сейчас же расскажете мне, что делали с теми письмами.

— Джейн, я…

— Не обращайтесь ко мне по имени. Друзья себя так не ведут. Объяснитесь честно и ясно — или вы покинете этот дом, и вас никогда больше здесь не примут. Я расскажу Генри… — Она осеклась, вероятно, осознав, насколько глубоко я успела проникнуть в ее жизнь. — Кто вы? — снова спросила она — на сей раз с ноткой беспомощности в голосе, отчего у меня к глазам подступили слезы.

Я подошла к ней и рухнула на колени. Меня окатило стыдом — не только из-за писем, но из-за всего вообще. Что я здесь делаю? До чего чокнутой надо быть, чтобы отправиться в прошлое? Я заслуживаю любого наказания, каким бы оно ни было, подумала я.

— Простите меня, — сказала я, протянув к ней руки, и уткнулась лицом в подзор кровати. — Простите меня. О, молю вас, простите меня. Правда, мисс Остен, до того чудна и невероятна, что, боюсь, я не в силах ее сообщить.

— Значит, вам придется собрать всю свою волю в кулак.

Я всхлипнула, достала носовой платок и утерла глаза. А затем велела себе успокоиться.

— Вы подумаете, что я лгу или сошла с ума.

— Позвольте мне самой составить мнение.

Я отважилась посмотреть на нее. Ее лицо больше не было стылым от злости, оно показалось мне суровым, исполненным подозрений — но также и любопытства. Она думает, что моему поступку существует объяснение, и хочет услышать его, а еще, несмотря на порочащие обстоятельства, не потеряла веру в меня — все это наполнило меня безрассудной отвагой, подобной той, какую чувствуют люди, которые идут в бой, зная, что враг превосходит их и численностью, и вооружением, и готовы погибнуть в этой схватке.