Проект «Джейн Остен»

Июнь

Чотон

Видимо, это был камень в почках. Спустя два с половиной дня мучений Джейн почувствовала себя лучше, к ней вернулся аппетит, и она настояла на отмене постельного режима. Спустя неделю она полностью пришла в норму.

Вот только я невольно подмечала, что планка «нормы» у нее понизилась. Ее печень по-прежнему была увеличена, кожа сохраняла неестественный оттенок — казалась то бронзовой, то сероватой. Суставы, по ее признанию, ныть так и не перестали, и она продолжала терять вес. Когда сырая зябкая весна перешла в сырое зябкое лето, ей стало хуже; Джейн угасала медленно, но неотвратимо. Бывали дни, когда она вообще не вставала с постели; поначалу это казалось необычным, затем перестало.

Хотя иногда она становилась почти прежней собой: выходила в сад — дальних прогулок она более не совершала — или спускалась в гостиную, где садилась за свой столик и писала. Она была бодрой и в ясном сознании. Говорила о том, чем займется, когда поправится.

Понимали ли остальные то, что понимала я? Разве что Марта: я читала это по ее лицу в минуты, когда она думала, что на нее никто не смотрит. Но она была занята хозяйством: взяла на себя те дела, с которыми больше не справлялась Джейн, и те, на которые у Кассандры не хватало времени; беседовать наедине нам не доводилось. Миссис Остен все так же была поглощена садом, консервациями и собственными болезнями и не демонстрировала особого волнения из-за недугов Джейн. Биографов озадачивали отношения миссис Остен с младшей дочерью; наблюдение за ними воочию эту загадку так и не прояснило. Они никогда не проявляли открытой враждебности друг к другу, однако старались общаться как можно реже, словно вынужденно застрявшие в одном пространстве люди, которые договорились игнорировать друг друга.

Кассандра не делала вид, что с Джейн все в порядке, однако чувств своих не выдавала — по крайней мере при мне. О будущем она, как и сестра, говорила так, словно то было уготовано для обеих, планировала поездку на воды в Челтнем осенью. Тяжелые ночи она проводила у постели Джейн, и к июню тяжелых стало больше, чем спокойных. В дневное время я настоятельно убеждала ее отдыхать и часто сама сидела с Джейн, иногда — в компании Лиама, к присутствию которого постепенно привыкли все дамы. После того как он спел им, случилось примерно то, что я предсказала в шутку. Миссис Остен принялась еще чаще жаловаться на свои болячки; Марта часто пекла для него кекс с джемом из шиповника, который он как-то похвалил; Джейн заставляла его петь, и даже Кассандра заметно смягчилась. Казалось, они наконец решили, как к нему относиться: как к еще одному брату или сыну, с мнением которого можно не считаться, но которого можно посылать с мелкими поручениями и безобидно поддразнивать. Возможно, способствовала этому и нехватка реальных братьев и сыновей: Эдвард вернулся в Кент, а Генри уехал в Оксфорд. Капитан Фрэнк Остен, поселившийся в Альтоне, часто был занят обустройством своего нового дома, а Джеймс, пусть и жил неподалеку в Стивентоне, наведывался в Чотон редко, и визиты его никого особенно не радовали.

У меня был дополнительный повод для того, чтобы нести дежурства у постели Джейн: письма и «Уотсоны». Я все так же придерживалась мнения, что, вероятнее всего, они находятся в спальне, но приниматься за их поиски пока не отваживалась. Несмотря на все проводимое там время, я никогда не оставалась в комнате одна, а Джейн не столько спала, сколько урывками проваливалась в дрему. Поиски следовало проводить в те дни, когда она мучилась почечным камнем и была накачана опиумом, но до этого я додумалась уже постфактум — в тот период письма заботили меня меньше всего на свете.

Но как-то в июне Джейн, проведшая в постели все утро, пожаловалась, что суставы болят сильнее обычного, — можно ей немного лауданума? Ее просьба встревожила меня: лауданум вызывает сильное привыкание, — но я поняла, что это мой шанс. То, что врач и шпионка во мне вступили в конфликт, также вызвало у меня тревогу — дурное ощущение, проигнорировав которое я отмерила для нее дозу из пузырька и предостерегла от опасностей чрезмерного увлечения этим лекарством.

— Вы с такой уверенностью даете медицинские советы, Мэри, — заметила она с озорной улыбкой. — Будто вы врач в той же мере, что и ваш брат. Вы точно не посещали лекции в Эдинбурге вместе с ним?

— Я заставила его рассказать мне обо всем, чему он там научился. Я читала его книги.

— Невероятно. — Ее лицо расслабилось, стало сонным, и у меня возникло чувство, что под воздействием наркотика ее неутомимый интеллект не сосредотачивается на чем-то одном, но рассеивается, расползается и растягивается, находя неожиданные связи между вещами.

— Возможно, когда-нибудь все будет иначе, — намекнула я. — Мужчины и женщины смогут получать одинаковые профессии. Возможно, мешает нам лишь нехватка образования, как предполагала Мэри Уолстонкрафт[43].

— Хотите сказать, что труды этой персоны добрались и до Вест-Индии?

— Я слышала о ней, но найти ее работы смогла, только когда оказалась в Лондоне. — Я помолчала. — Они вам импонируют? Я имею в виду не детали ее скандальной личной жизни, а ее идеи. Что вы об этом думаете?

Джейн воззрилась на меня, затем тихо усмехнулась.

— Мэри Уолстонкрафт лишь сказала вслух то, что и так все знают, — начала было она и зевнула. — Однако если она ожидает, что мужчины разрубят сдерживающие нас оковы, то я могу лишь отметить ее поразительную наивность. С чего бы кому-то отказываться от привилегий, которыми они наделены по праву рождения и самой природой? С тем же успехом вы могли бы попросить меня устроиться на работу в контору или настоять на том, чтобы служанка уступила мне право самой мыть полы.

Она закрыла глаза и устроилась поудобнее, потянулась, поерзала и замерла.

— Мэри Уолстонкрафт, право дело, — произнесла Джейн таким тоном, словно это была одной лишь ей понятная шутка, и затихла. Ее дыхание замедлилось и стало глубже, и в конце концов она уснула.

Не покидая стула у кровати, я внимательно огляделась по сторонам. Будь я стопкой писем, где бы я лежала? В комнате стояли два маленьких шкафа с приоткрытыми дверцами — сквозь щели виднелись стопки аккуратно сложенных вещей на полках, одежда, висевшая на крючках, несколько пар обуви на дне. На туалетном столике с ящичком, слишком мелким для того, чтобы там могли уместиться письма, валялась россыпь типичных для туалетного столика мелочей.