Скупость,
Чтобы это было возможно, чтобы такой выбор стал не только возможен, но и со временем желаем, необходим, обязателен и неизбежен, потребовался большой идеологический поворот, перетолкование христианства и основных его постулатов. Ле Гоф великолепным жестом ставит этот переворот уже в само название своей книги: «Кошелек и жизнь». Никакого подчеркнуто исключающего выбора между одним и другим, а возможность выбора одновременно обоих, – и то, что в первую очередь является возможностью и, вероятно, сперва действует как освобождение от идеологических принуждений, которые сопровождали вольное развитие экономики, в следующем шаге преобразуется в единственный шанс.
Ростовщичество – это избыток поверх легитимной прибыли, и таким образом оно нарушает саму основу экономического порядка, которая опирается на эквивалентность, взаимность, обмен. К легитимной прибыли относятся, например, арендная плата, страхование, возмещение ущерба – если, например, я одалживаю свой дом, одежду, поле, то имею право на определенное вознаграждение, компенсацию за использование, на возмещение той части, которая износилась во время употребления. Однако это никак не касается денег – деньги не изнашиваются, ничего не теряют в своей стоимости (в те счастливые времена, когда понятие инфляции еще было неведомо), их применение оставляет их в точности такими же. Помимо этого, например, арендатор пользуется полем, получает от него прибыль, и часть от нее идет на оплату аренды, от денег же нет, поскольку деньги – это всего лишь обменное средство, от самих денег как таковых не может быть никакой пользы. После срока, который проходит между взятием взаймы суммы и ее возвращением, должник возвращает деньги точно такими, как и получил, полностью и неистраченными. В общем, проценты – это прибыль без достаточной причины, выгода без основания, доход без работы; нечто, полученное из ничего.
Существует пять месть в Библии, которые эксплицитно запрещают взимание процентов, и, возможно, не будет лишним все их здесь процитировать.
Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста (Исход 22, 25). Если брат твой обеднеет и придет в упадок у тебя, то поддержи его, пришлец ли он, или поселенец, чтоб он жил с тобою; не бери от него роста и прибыли и бойся Бога твоего; чтоб жил брат твой с тобою; серебра твоего не отдавай ему в рост и хлеба твоего не отдавай ему для получения прибыли (Лев 25, 35–37). Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь Бог благословил тебя <…> (Втор 23, 19–21). Кто серебра своего не отдает в рост и не принимает даров против невинного. Поступающий так не поколеблется вовек (Пс 14, 5). И если делаете добро тем, которые вам делают добро, как вам за то благодарность? Ибо и грешники то́ же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы люби́те врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым
Мы сразу можем обратить внимание, что четыре из пяти цитат относятся к Ветхому Завету, последние же слова Иисуса взяты из Евангелия от Луки. (
Эти места были основой для всеобщего осуждения процентов, которое началось уже в раннем христианстве: Никейский собор в 325 году установил этот запрет для клерикалов, а Клишийский собор 626 года еще и для мирян. Однако это были годы, когда экономика была слабой и общая степень интеграции крайне низкой, так что запрет на наложение процентов не представлял серьезной проблемы вплоть до XII века, до того необычайного времени средневекового Ренессанса, времени, которое, помимо прочего, или, вероятно, в первую очередь означало беспрецедентный экономический рост, неслыханное расширение торговли и постепенное образование того, что сегодня мы подразумеваем под понятием «капитал». Так, с одной стороны, происходит настоящее наводнение ростовщичества – людей, готовых давать деньги взаймы за проценты и тем самым осуществлять некую теперь крайне необходимую экономическую функцию – и, с другой стороны, возникает соответствующее ему обилие церковных документов, которые данную практику однозначно и без сомнения осуждали. Второй Латеранский собор 1139 года не скупится на острые слова, так же как третий (1179) и четвертый (1215); данной проблеме посвящают себя самые великие философы (Бонавентура, Фома Аквинский; ученик Фомы, Эгидий из Лесина, после смерти своего учителя посвятит ростовщичеству целый труд «О процентах на капитал» («De usuris»)). Начиная с этого времени ростовщичество служит первостепенным материалом для
На что опирается это осуждение? В первую очередь ростовщичество – это кража, воровство, хотя и опосредованно и с видимым принудительным согласием на украденное. Особые обстоятельства не должны вводить нас в заблуждение, речь идет о нарушении четвертой божьей заповеди – данное уравнение эксплицитно установил и провозглашал Ансельм на рубеже XI и XII веков. Но уже гораздо раньше святой Амвросий коротко заявляет:
Следующая основная предпосылка в данном осуждении заключается в том, что деньги сами по себе бесплодны. Плодотворной может быть лишь работа, только она может быть источником заработка.
Но деньги <…> были изобретены в первую очередь ради обмена, и, следовательно, главным и надлежащим использованием денег является их потребление или отчуждение, посредством которого они участвуют в обмене. Следовательно, по самой их природе брать плату за использование предоставленных денег, каковая плата известна как ростовщический процент, незаконно
Деньги не работают и сами как таковые ничего не производят; деньги также не подвергаются износу, хотя монеты, их материальные носители, и вытираются – сами же деньги нематериальны, идеальны, всегда равны самим себе. Кажется, что их материя не от мира сего. (И снова мы можем лишь в скобках вспомнить многочисленные размышления Маркса на тему особой и парадоксальной материальности денег в «Очерке критики политической экономии» и «Капитале»; материальности, которая одновременно крайне необходима и абсолютно неосязаема, как фантомная телесность.)
Ростовщичество – грех, который особенно тяжек ввиду своей перманентности. Все остальные грехи возникают лишь иногда и временно, человек не может без конца и постоянно грешить, как бы он ни старался. Рано или поздно ему откажет тело, оно устает и устанавливает пределы; тело – хоть и условие греха и носитель греховности, но и его граница и препятствие. Ростовщичество же – грех без границ, грех без конца и края, ростовщик грешит в любое время дня и ночи, в любую секунду, по воскресеньям и во сне, – поскольку проценты всегда набегают, растут, накапливаются, деньги во всяком сегменте времени плодятся, что бы тем временем ни делал ростовщик (даже если, скажем, он предается посту и молитве). Ле Гофф, например, приводит следующую проповедь:
Братья мои, братья мои, не знаете ли вы такой грех, который никогда не прекращается, которому мы можем предаваться все время? Нет? Но он все же существует, существует один-единственный, и я расскажу вам о нем. Это ростовщичество. Деньги, которые дает взаймы ростовщик, никогда не перестают работать, они постоянно производят деньги. Несправедливые, бесстыдные, отвратительные деньги, но все же деньги. Это неутомимый работник. Знаете ли вы, братья, работника, который не останавливается ни в воскресенье, ни в праздничные дни, который не перестает работать даже тогда, когда спит? Нет? Видите, ростовщичество работает день и ночь, по воскресеньям и праздникам, во время сна и бодрствования! Работа во время сна? Ростовщичеству, которым управляет Сатана, удается сотворить это дьявольское чудо. И по сему ростовщичество есть оскорбление Бога и возведенного им порядка. Оно не уважает ни естественный порядок, который Бог хотел установить в мире и в нашей плотской жизни, ни календарный порядок, определенный им. Разве ростовщические берлоги не похожи на быков, непрестанно вспахивающих землю? Грех без остановки и конца заслуживает наказания без остановки и конца. Ростовщичество – это преданный слуга Сатаны и может вести лишь к вечному служению Сатане, к бесконечному наказанию в аду!
Все остальные грехи, таким образом, склонны к растрате, на них тратятся физические силы, и поэтому рано или поздно они достигают своего предела – наслаждение требует отдыха, можно было бы так сказать, если для сопутствующего применения мы введем здесь эту пару понятий. При ростовщичестве ничего не пропадает, в нем нет расходования, это наслаждение без отдыха, постоянное, хотя мелкое и грязное и нефонтанирующее и незрелищное, как некоторые другие грехи. Наслаждение без оргазма, но наслаждение, которое никогда не прекращается, наслаждение постоянного накопления и умеренного роста, постоянной эксплуатации, так сказать, постоянного оргазма, – создается впечатление, что мы оказались посреди фрейдовского описания инстинкта. Фрейд описывает инстинкт как постоянное давление, которое никогда не прекращается, не ослабевает, работает без остановки. Он упорно настаивает на своем вопреки естественным циклам и любому удовлетворению потребностей и никогда не устает.
Если ростовщик является вором – хоть и особого сорта, так как ни в один из моментов не перестает красть, другие воры должны хотя бы спать, и у них, если нет ничего другого, все же заканчивается материал и подходящие случаи, – то что же он все-таки крадет и у кого? Источник ростовщического дохода – временное различие между денежной ссудой и ее возвращением, то есть проценты, которые набираются между одной и второй временной точками: таким образом, в конечной инстанции источником процентов является само время, которое протекает в промежутке. Значит, ростовщик крадет время. И поскольку время принадлежит единственно Богу, он крадет у Бога. Идея снова исходит от Ансельма и Петра Ломбардского, но становится общепринятой. Например, у Томаса Чобхэма: «Ростовщик своему должнику не продает ничего, что бы ему <т. е. ростовщику> принадлежало, а только лишь время, которое принадлежит Богу. Значит, он не имеет права получать прибыль от продажи чужой ценности» [Le Goff 1999: 1287]. Доход – не плод какого-либо труда, какой-либо продукции, но исходит лишь из временнóго зазора. Ростовщик таким образом дословно крадет время у Бога и продает его своим должникам[44]. Кража времени у Бога – аллегория безделья и лени, а также уподобление скаредности, накопления, дохода, – ростовщик гениальным образом объединяет и то и другое, делает и то и другое одновременно, лодырничает и зарабатывает. Чем больше он отдыхает, тем больше зарабатывает. Коль для заработка не были необходимы никакой труд, никакая работа, никакое производство, то ростовщик постоянно имплицитно находится под подозрением, что получает что-то из ничего, при помощи настоящего противоестественного
В период Средневековья работа имеет парадоксальный статус. С одной стороны, это наказание за первородный грех («В поте лица твоего будешь есть хлеб»)[46], но с другой – часть покаяния, то есть способ откупиться за первородный грех, а значит, путь к спасению. Но это лишь часть амбивалентности, имеющей отношение к работе. Работа, с одной стороны, высоко ценится, а с другой – многие профессии принижались, хотя и выполняли честное и нужное дело. Из-за табу крови принижениям подвергались (или, во всяком случае, считалось предпочтительнее их избегать) мясники, военные, палачи, врачи; из-за табу нечистот – все, кто имел отношение к стирке, чистке и приготовлению пищи; из-за табу денег – купцы, наемные солдаты, не говоря уже о ростовщиках; из-за связи со смертными грехами – проститутки, попрошайки (как бездельники), владельцы трактиров… Словом, табу касается телесных жидкостей и испражнений – с одной стороны, а с другой – плотских наслаждений (ведь грехи – это как раз и есть уступка плоти), в промежутке между обоими находятся деньги, которые, по всей видимости, представляют некое пересечение обоих. Имплицитная средневековая теория поддерживает Фрейда и видит в деньгах продолжение телесных испражнений, их эквивалент и метафору, в то же время деньги служат сводником плотских наслаждений, они могут их обеспечить и соблазнить ими. Так, в итоге и ростовщик оказывается на перекрестке, пересечении всех табу и грехов, концентрируя в себе деньги, скупость, лень, кражу, несправедливость, противоестественное. Ростовщики как воплощенные обобщения всех прегрешений, их «компендиумы», не имели права быть погребенными на христианском кладбище, для них не было милости и прощения.
В то же время Средневековье является периодом полной «шизофрении» [Le Goff 1999: 1296] – ненавистные и приниженные профессии вместе с тем и самые желанные; общество одновременно их исключает и возвышает, завидует их скрытой силе. Это касается в большей или меньшей степени всех этих профессий и, вероятно, особенно ростовщика. Это человек большой социальной силы, все нуждаются в нем и боятся его (так же, как палача), но свою социальную силу он может применять лишь тайно. Он должен скрывать свое богатство, и сам он должен избегать взглядов, он может властвовать лишь в темноте и тишине, но это так или иначе относится к самой структуре скупости. Ростовщик является одновременно носителем непомерной силы и парией.
К какому сословию относятся ростовщики? В разделении общества на три сословия – эту известную трехфункциональность, в которой Дюмезиль видел существенную и специфическую черту индоевропейских культур, различительное свойство по отношению к другим культурам, применительно к Средневековью ее основательно исследовал Дюби (1985), – видно, что в нем нет пространства для ростовщиков или что они занимают место не больше и не меньше, чем четвертого сословия. Жак де Витри:
Бог заповедал существование трех видов людей, крестьян и прочих работников, которые призваны обеспечить выживание остальных, воинов, призванных их охранять, священников, которые должны властвовать над ними, но дьявол установил четвертый вид людей – ростовщиков. Они не участвуют в человеческом труде и будут наказаны не с людьми, а с бесами. Ибо количество денег, которые они получили как процент, соответствует количеству дров, посланному в ад, чтобы их сжигать
Сословие производителей, таким образом, расщепляется и удваивается: на одной стороне – легитимные изготовители, работающие в поте лица, крестьяне, ремесленники и т. д., на другой – ростовщики, которые богатеют без работы[47]. С одной стороны – продукция, которая увеличивается благодаря работе, а с другой – капитал, который приумножается мистически и без видимой причины, кражей. Капитал – это четвертое сословие и дьявольское изобретение, к нему относятся эксплуататоры, пиявки, вампиры. И ростовщики – не такие грешники, как все остальные, греховность, столь великая и столь широко распространенная, не является достаточной для данной привилегии, чтобы наделить ее еще и особым четвертым сословием, наравне с существующими тысячелетиями и основательно установленными тремя сословиями. Ростовщики изнутри подтачивают сословие производителей и удваивают его, внося в саму продукцию момент увеличения богатства без легитимного основания, и тем самым саму продукцию вклинивают в процесс этого увеличения, делают ее элементом последнего. Они как вампиры, которые паразитируют на честном труде. Истинная продукция становится заложницей и слугой той демонической ложной продукции, которая живет за ее счет. Истинный порядок вещей перевернут с ног на голову. И в конце концов Жак де Витри был абсолютно прав: словно в сомнамбулической уверенности он различал, что перед ним вид людей, который не укладывается в указанные три и который в итоге разобьет само общество, разделенное на сословия. Четвертое сословие, несводимое к остальным, в конце концов поглотит все остальные и найдет им применение для своих собственных внутренних факторов.
ebooksa