— Пойду.
— Ну и сошлись на этом! — тихо просиял отец. — Ты, Матвей, кадык-то коленом не выгинай… Когда сам, когда собственну дочь вырастишь — тогда поймешь, почему я кулак поднял. И запомни: владей, люби и взыскивай. Второе: перекинешь зло на мою дочь, галиться начнешь — застрелю, как собаку. Срок заработаю, но и тебе не жить! А ты, Александра, блюди себя перед совестью и мужем. А сойдешь с пути — волен будет муж во всем! Поняла?! Вот и ладно.
После ни разу укором не вспомнил Матвей того, что произошло в лугах, ни разу и после внезапной смерти отца не ударил ее, а случалось быть ему и пьяным, и злым. «Может, грабли не забывал… Да нет, просто душевным оказался Мотенька,» — полнилась сейчас радостью Александра.
… Все лился пронзительный лунный свет в барак. Сквозь талые стекла открытых окон виднелись сине-зеленые сосули, что держались за черную ребровину крыши, заиндевевшая березка в палисаднике сверкала алмазным, трепещущим на легком ветерке фонтаном.
Хорошо лежалось Александре на широкой кровати под ватным одеялом, хорошо думалось о Матвее, о своих ребятишках, что посапывали на полатях. И она забыла, совсем забыла о Милке, которая тоже не спала и жестоко мучилась.
Вечером Александра подтирала пол в бараке, когда залился лаем на дворе Валет и тут же в барак ввалились Сережка с Бориской.
— Дядя Бояркин сено привез!
У нее и тряпка из рук выпала. Весна, что ли, отогрела сердце соседу. Не иначе…
— Да нам ли сено привез?
— Нам, нам! — притопнул тяжелым сырым валенком Бориска. — Снег откидать велит.
— Дверь полу оставил, Серега… Иду.
Ефимчик стоял в ограде у крыльца с толстым ременным бичом. В длиннополой фуфайке он казался высоким, его черная баранья шапка была лихо сдвинута на правое ухо.
— Здорово, хозяйка! — весело, с вызовом заговорил Бояркин, растирая красные щеки. — Не думала ты, не гадала… Принимай! Сено-то у тебя листок к листку, убрала в самое время.
— Ты мое ли привез?
— У березника брал. Стог-от почат?
— Почат.
— Забыла! Траву-то вместе летом делили. Тебе по жеребью седьмой номер выпал?
— Седьмой.
— Ну вот! Да там только твое и осталось.
Александра вздохнула, потускнела глазами. Видно, не жевать уж Милке зелененького… Ну, что теперь! Привез и привез. Не пропадать же корму. Может, телку она купит, телке тож кормиться.