Спирина сбросила пальтишко и легкой кошечкой шмыгнула за печь к ящику.
— Сереженька, а Таечка-то ждет-пождет… Какую куклу я ей сшила, ты посмотри только. И вот что… До меня не уходить, забоится одна Таечка. А чуть что — стучите в стену, приду.
— Ступайте! — вроде бы и неохотно разрешила Александра сыновьям и подмигнула Сережке, ласково успокоила: остатки сладки! Все, все будет ваше…
Вот уж не думала Александра, что доведется ей выпивать за одним столом с Бояркиным да еще в своем бараке. Что сено привез, что на стайку покидали вместе — видели, конечно, соседи и это ничего, это неосудимо. Считай, каждый день Ефимчик толкается на чужих дворах. Накормить, напоить чаем мужика с морозу — тоже дело обязательное. А вот застолье с выпивкой, да в этот поздний час… Ладно, никто вроде не видел, что сосед зашел в барак. А потом, из той она фамилии, к которой никогда грязь не лепилась — гордо погрела себя в мыслях Александра и уже весело ставила на стол хлебольную чашку погребной капусты.
Верка налила толстые высокие рюмки, взбодрила ложкой осевшую, было, в сковородке картошку и быстро нарезала хлеб. Хлеб она тоже принесла от себя.
— Ну лоскутовцы… Кто в рай, кто в ад, а мы фокстротиться в горсад!
— Со скорым женским днем, что ли… — с робкой улыбкой напомнил Бояркин. — Я уж вас загодя величаю.
— Дак, кто праздничку-то рад… — развела руками Спирина. — Пей, не отставай, Шурья!
Степенно, стеснительно даже вел себя за столом Ефимчик и это удивляло Александру. Не спеша, манерно выпил самогон, помял уголки рта толстыми пальцами и ел медленно, не жадничал возле чужого. Широкое лицо мужика раскраснелось, обмякло в тепле, лучилось глазами. И Верку он слушал внимательно, с низким наклоном лохматой головы.
— Ты поднаумь сеструхе… — тянулась маленькая Спирина к Бояркину. — С начальником ОРСа я сойдусь — мужик он не боле тово.[45] Но пусть и сестра кинет ему словечко: нужен на кухне человек! Ой, соседи, одна у меня счас мечта: в столовку попасть. Да хоть и гнилу картошку чистить, пускай, полы мыть. Все бы по зимам на морозе не колела, а потом и надсады такой нет на кухне. И работа дневная, Таечка-то все больше у тебя, Шурья, спит, как в ночную я смену… Ты не суди меня, соседка. Ну, какая я супротив тебя, ты глянь. Грыжу вот-вот наживу, свалит меня этот горбыль. Десять уж лет тайга станову хребтину гнет — сколько можно?!
Верка допила рюмку и отчаянно-веселым голосом рванула горького содержания частушку:
Ровно горела над столом семилинейная лампа, что висела на гвоздике в простенке между окон, сыто, с храпом похохатывал Бояркин — Спирина все что-то нашептывала, все тянулась к нему своей высокой грудью.
После второй рюмки захмелела Александра, да и как не захмелеть. Ефимчику выпитое, что слону дробина, Верка само собой поужинать успела, а она-то с обеда и крошки во рту не держала. Конечно, вот она, рядышком жареная картовочка, да рука-то тянется к ней лениво. Играют сейчас ребятишки с Таечкой, а сами мучаются: останется ли что для них в сковородке?
— Шурья, а ты чево опустила крылья? Так не пойдет, не было такова уговору. Гулять так гулять, солдатка!
Спирина выбежала из-за стола и со спины легонько сжала широкие, полуоткрытые плечи Александры.
— Уж ты… Ты как литая. Тебя, однако, не ущипнешь. Брось тоску разводить!
— Корова с ума нейдет, — нашлась Александра и стряхнула с плеч легкие руки Верки.
— Дак, сказал же тебе фершал: кончай! Чуда ждешь? Шурья, милая… Для нас, бедных, чудес не бывает, видно не заслужили. Подохнет Милка, после в яму падалью добро кинешь. Бояркин, ты ж мужик на все сто… Решайся, Шурья, дай соседу нож!
Давно Ефимчик с жаркими мыслями на соседку поглядывал, давно случая ждал, когда явится она к нему с нуждой. В тот первый ее приход гонор свой поднял с умыслом: загляни-ка ты, Лучинина, с поклоном еще раз, поубавь-ка гордыню… Ефимчик не знал, что запропадала Милка у Александры. Нет, такой беде соседки он не радовался, как можно! Однако минутно все же опахнула его вроде бы и радость. Сено привез, завтра за остатним быка погонит, теперь вот забьет нетель. Поди, зачтется все это, хоть в мыслях подобреет к нему Лучинина. Ну, дале-боле, а вдруг откроется для него и дверь…
Мягким согласьем отозвался Бояркин, поглядывая на свои здоровенные, со взбухшими жилами ладони.
ebooksa