— Фельдшер зря не скажут. В работниках я у тебя нонче, соседка, приказывай!
Александра не раз колола скотину и не испытывала при этом какой-то особой жалости к ней. Все определено на земле с покон веков… На свою потребу кормит человек животное и чего тревожиться, терзаться. Бездушная она, корова, в пролитии крови ее греха никакого нет. Но зарезать Милку — не поднялась бы у нее рука. Очень уж трудно выхожена, слишком уж много связывалось с ней надежд. И полная незнаемой прежде жалости к нетели, она все же решилась:
— Давай, сосед… Посуда какая нужна — вся в сенях, там и фонарь. А нож свой направь.
Бояркин ушел, погремел за дверью тазом и ведрами, слышно было, как тяжелыми шагами хромого человека спустился с крыльца, как хрустко уминался под ним подстывший снег в ограде.
На щербатой желтизне скобленого стола темнели пятна пролитого самогона, теплели крутые бока деревянных ложек, посверкивала круглая ребровина черной сковороды — грустно признавалась себе Александра, как не повезло ей в войну с коровами, непереносно думать, что устроилось это застолье с выпивкой именно сегодня, будто празднует она конец своей несчастной Милки.
Вернулся взволнованный, с запахом крови и парного мяса Бояркин, опять по-хозяйски начал распоряжаться, куда девать кожу, а куда все нутряное.
Не поднимая головы, Александра потерянно сидела на лавке и почти не видела, как управлялись Ефимчик с Веркой. А управлялись они быстро, с каким-то своим веселым полушепотом и полусмехом. Потом Спирина убежала на улицу, вернулась хваченная морозным румянцем на круглых щеках.
— Вхожу я в барак, а они, милые мои, дрыхают. Забрались на постель и спят втроем! Пусть спят, Шурья. Я после на лечь лягу, а счас мяса нажарю. Не жмись, с тебя причитается, соседка!
Торопясь, оттого и заметно прихрамывая, ушел Бояркин. Александра, опять полная каких-то нехороших предчувствий, кинулась закрыть на заложку сенную дверь, да Верка остановила ее.
— Он же придет!
— А на кой? Спать надо.
— Ефимчик за выпивкой потопал.
— Вы что, сговорились? Нет, пора и чур знать, соседи дорогие.
— Шурья, осади! — потянулась от плиты Спирина. — Дай мне хоть раз дармово выпить! И не зли ты, бабонька, Бояркина. Про сено не забывай: два воза у тебя в лугах. Осердится мужик и пропадет сенцо. Ну, соседка, думала я, что ты сильная. А ты ж на себя не надеешься, Шурья…
— Чево мелешь! — выпрямилась Александра, слова Верки больно задели ее.
Женщины, возможно, взялись бы препираться, да тут вошел Бояркин с такой открытой, простодушной улыбкой, что Александра засовестилась своих набеглых, тревожных мыслей.
Ефимчик стоял у двери, в его правой, оттопыренной руке мягко желтел большой берестяной туес.
— Бражка — мала чашка… Собственново заводу без переводу! Позвольте к столу?
В своем легком розовом сарафанишке Спирина заюлила перед мужиком.
— Сымай фуфайку, разболокайся, сосед. Мясишко я меленько покрошила, счас сжарится. Ну, лоскутовцы, гуди-им!
ebooksa