Андрей охотно втягивался в эту словесную игру Степана.
— А в пьеске, у нас в госпитале студенты ставили. В этой, как ее… Ну, приехал он свататься, а сам заспорил о собаках!
— Точно, Андрюшенька. Садись, четкое отлично по литературе. Стеша, а аргамаки-то еле-еле…
Стеша дернула вожжами, но бича не подняла.
— Пристали кони, корма-то теперь… Кабы овса вдоволь, только на погляд овес дают. А потом тяжело сюда везли.
Степан спросил:
— Чево возили? Или военная тайна?
— Орех кедровый. Сельсовет опять меня нарядил в обоз. Мы, девки, теперь везде затычкой.
— Дорога дальняя, не боишься ты?
— Дедушка со мной, все жива душа. Два ружья дают. Да тихо у нас. Варнаки на тракте — это когда было!
— Работаешь в леспромхозе?
— Ага, куда пошлют.
— Сколько тебе?
— Годов-то. А уж двадцать набежало. Застарею скоро.
— Мало ребят в поселке?
— Какие ребята! Двадцать седьмой год забирают. Последних…
— Да-а… — Степан опять закурил. — Подмела война мужеский пол. Задумайтесь-ка… Ведь у большинства убитых дети бы со временем поднялись. А у тех детей — свои дети, а у внуков — правнуки… Вон куда, Андрюшенька, загибает простая арифметика. Женишься, сержант — плоди, плоди поболе ребят, с нас теперь и за это спрос. Значит, Стешенька, плохо с женихами?
Стеша помрачнела лицом,
— У нас в соседях четыре девки — добры девки, без червоточинки! Все их парни, все их годки повыбиты — вековать Елисеевым. Ой, беда-беда нашему брату. И на работе замотали дальше некуда. Все теперь на бабах, считай, держится. Вот я — третий год в лесосеке. И сучки жгла, и обрубала те сучки. Потом возила лес. Посылают и на повал. Всю зиму, с ноября, по пояс в снегу купаемся, а летом мошкара заедат. Да вы здешни, что я вам напеваю… Норма теперь особо давит. Не выполнишь — хлеб обрежут, а выполнить — это тянись из последнего. Выдыхаться начали все. И девахи тоже. Уж они так… Переспит иная с кем попадя, принесет сураза в подоле и рада, что отвязалась от лесосеки. Детных-то не хомутают…
— А ты держишься? — с суровой грустью спросил Степан.
ebooksa