«На вопрос о том, не говорили ли по городу, что это сделала она своею молитвой, ответила:
– Я об этом не расспрашивала».
Одно её появление в Иль-де-Франсе поднимало дух сторонников национальной монархии. Нити заговора, ликвидированного в Париже, тянулись в Мелен (он и был раскрыт через арест в Париже меленского монаха-кармелита д’Алле, провозившего какие-то документы). На пасхальной неделе, между 17 и 23 апреля, Мелен – очень важная переправа через Сену, расположенная немного южнее Ланьи, – перешёл к арманьякам; а со слов самой Девушки известно, что она находилась под Меленом на пасхальной неделе, притом, очевидно, в её начале, так как 24-го она была уже значительно севернее, в Санлисе. Трудно сомневаться в том, что город перешёл именно к ней.
Это был её последний военный успех.
До самого конца, до последних дней своей жизни она знала, что ещё «не сделала всего, для чего была послана Богом» (и вероятно, поэтому, а не только от ожидания мучительнейшей смерти, она так страшно плакала утром перед костром). Но «течение божественной помощи» было остановлено правительством национальной Франции, его «противлением Духу Святому», говоря словами заседавшей в Пуатье комиссии. Посланная «низвергнуть гордыню французов и сломить гордыню англичан» («Дневник осады Орлеана» трактует это именно так), она теперь не должна была проводить свою жизнь в «делах войны», уже лишённых основного интереса.
«На пасхальной неделе я была над Меленскими рвами, когда мне было сказано моими Голосами, святой Екатериной и святой Маргаритой, что я буду взята в плен до Иоаннова дня – и что так должно быть – и чтоб я не поражалась и принимала бы всё доброй волей – и что Бог мне поможет».
Уже в Орлеане англичане дали ей знать, что сожгут её на костре, если возьмут в плен, так что она была предупреждена.
«Ия просила Голоса, чтоб мне скоро умереть, когда буду взята в плен, и не мучиться долго в тюрьме. А они мне сказали, чтоб я всё принимала доброй волей и что так должно быть. Но часа они мне не сказали… Если бы я знала час, когда буду взята в плен, я, может быть, даже не пошла бы… То есть мне не хотелось бы идти; но под конец я исполнила бы их повеления, что бы меня ни ожидало».
Ей оставалось быть на свободе около месяца.
С 16 апреля бургундские войска концентрировались севернее Компьени. 20-го они перешли в наступление, осадили занятый арманьяками городок Гурне-сюр-Аронд, вслед за тем сам Филипп занял Нуайон, непосредственно на север от Компьени. Тогда Девушка бросилась туда. Из Мелена она, по-видимому, прошла прямо в Санлис (в трёх или четырёх днях перехода), где была 24-го. В Компьени её присутствие впервые засвидетельствовано документально 13 мая, но нет сомнения, что после своего появления в Санлисе, на расстоянии одного дня пути от Компьени, она больше не покидала эту местность, где собиралась гроза, давно ею предвиденная.
6 мая в Компьени Режинальд Шартрский выпустил наконец манифест, объявлявший о банкротстве его политики:
«Наш бургундский противник, обманывавший нас в течение некоторого времени перемириями и всякими иными способами под видом добрых намерений и будто бы стремясь к установлению мира, ныне показал с полной ясностью, что желания мира у него не было и нет, что он всегда содействовал нашим врагам и собрал войско для войны против нас, нашей страны и наших верных подданных»…
От государственного деятеля, заявляющего, что его «обманывали в течение некоторого времени», нельзя требовать, чтоб он обязательно подал в отставку; но от него можно было бы потребовать, чтоб он после этого не поливал грязью ту, которая обманута не была.
Продолжая окружение Компьени (расположенной, как известно, на левом берегу Уазы чуть ниже впадения Эны), Филипп Бургундский на другой день после манифеста Режинальда, 8 мая, осадил на Эне Шуази-Ле-Бак. «Королевский Совет для областей по ту сторону Сены» во главе с Режинальдом спешно перебрасывал теперь в район Компьени что мог из войск, оставленных в его распоряжении, и их командующим назначил Сентрая, стоявшего с октября месяца с гарнизоном в Шато-Тьерри. Девушка со своим маленьким отрядом примкнула к этим войскам.
«С тех пор как мне было откровение в Мелене, что я буду взята в плен, я в военных вопросах чаще всего полагалась на мнение военачальников. Но я им не говорила, что мне это было открыто…»
Можно думать, однако, что она незаметно приняла меры к тому, чтобы меч из Фьербуа не попал вместе с нею в руки врагам. По её собственным словам, он был у неё ещё в Ланьи. «А где я его потеряла – это не относится к процессу, и я этого сейчас не скажу».
Она чувствовала себя преданной, и, по-видимому, мысль о предательстве её преследовала. В Компьени, когда она там бывала, она останавливалась в доме местного прокурора и спала с его женой Мари Ле Буше; существует запись внука этой последней Жана Ле Ферона о том, что Девушка «ночью поднимала оную Мари с постели и посылала её к оному прокурору сказать, чтоб тот смотрел за изменами бургиньонов». Нужно сказать, что бургиньонская агентура в Компьени действительно существовала и во главе её стоял Дасье, аббат монастыря Сен-Корней, который был связан с Кошоном и впоследствии сам вместе с Кошоном судил Девушку в Руане. Но, конечно, не этими агентами она была предана: предана она была в той же Компьени уже в августе 1429 г. своим королём и его правительством, и с тех пор её предавали то и дело.
В конце столетия какие-то старики, кроме того, рассказывали в Компьени, что однажды она была в церкви и заговорила с группой собравшихся там детей. Прислонившись к колонне, она им будто бы сказала: «Милые дети, дорогие мои друзья, я предана и уже недолго буду служить королю и святому королевству». К детям её тянуло всегда и, в конце концов, не исключено, что ей захотелось именно детям высказать свою муку, о которой она не говорила никому.
Вместе с войсками Сентрая она металась вокруг Компьени, стремясь предотвратить осаду; и по крайней мере в глазах противников («Хроника без заглавия» Лефевра де Сен-Реми) она оставалась «начальником» этих войск. Чтобы прервать сообщения через Уазу бургундцев, осаждавших Шуази-Ле-Бак, Сентрай и она атаковали, вероятно, 15 мая Пон-ль’Эвек на Уазе, между Компьенью и Нуайоном. Войску них было около 4000, говорит «Хроника без заглавия», или около 3000, по словам Монстреле, – и то, вероятно, с преувеличением. Им почти уже удалось смести английский гарнизон (1200 человек по «Хронике без заглавия»), когда из ближнего Нуайона подоспели бургундские подкрепления. Тогда арманьяки отошли назад в Компьень; по словам Монстреле, бой не был особенно упорным, если с каждой стороны было не более 30 убитых и раненых. Через день или два она приняла участие в разгроме какого-то отдельного бургундского отряда. Но тем временем Шуази-Ле-Бак пал. 18-го она с Режинальдом Шартрским и со всей армией Сентрая вышла из Компьени и пошла на Суассон; план, сколь можно судить, заключался в том, чтобы воспользоваться ближайшим мостом через Эну, находившимся в руках арманьяков именно в Суассоне, перейти здесь на правый берег Эны и угрожать с тыла бургундским войскам, двигавшимся на Компьень. Но комендант Суассона Бурнель отказался впустить в город королевские войска; через несколько дней он сдал Суассон бургундцам за 4000 экю (в бургундских архивах сохранился даже счёт).
Не имея возможности перейти через Эну, армия Сентрая в сопровождении Режинальда Шартрского отошла тогда на юго-запад, в Крепи. Больше не было никаких способов помешать осаде Компьени, под которой Филипп Бургундский появился со своим войсками 21-го. Девушка, ещё сопровождавшая армию Сентрая, узнала об этом в ночь с 22-го на 23-е.
ebooksa