Жанна – Божья Дева

Режинальд и Сентрай продолжали уходить на юго-запад, чтобы ждать в Санлисе дальнейшего развития событий. А она немедленно бросилась в Компьень. По рассказу Персеваля де Каньи, который в данном случае имеет информацию, по-видимому, от д’Олона, ей говорили, что она, может быть, уже не пробьётся со своим маленьким итальянским отрядом. Она отвечала: «Пройдём! Хочу быть с моими компьеньскими друзьями». Она и потом, уже будучи в плену, «не могла удержаться» от безнадёжной, почти самоубийственной попытки к ним вернуться.

И снова она прорвалась. Утром 23-го, не встретив противника, она была в Компьени. В тот же день, около 4 часов пополудни, она опять вышла из города со своим отрядом и с частью компьеньского гарнизона – всего 400 или 500 человек, – чтобы выбить бургундцев из деревушки Марньи на противоположном берегу Уазы, прямо напротив моста, в полутора километрах от него.

После её осуждения и смерти бургиньонские авторы, например Шателен, утверждали: «Проведя две ночи в Компьени» (что уже неверно), «она заявила, что Святая Екатерина, явившись ей, велела ей в тот же день пойти в бой… (и обещала ей. – С. О.), что она наверняка возьмёт в плен самого герцога Бургундского». Но до руанского процесса она только комиссии в Пуатье (и, надо думать, перед этим – королю) доверительно открыла имена своих небесных руководителей, а кроме этого случая, никогда не называла их поимённо; и она не могла думать, что атакуя Марньи, возьмёт в плен герцога Бургундского, которого там не могло быть. Смысл предпринятой ею операции заключался явно в том, чтобы убрать выдвинутый бургундский пост, притом именно так, чтобы главные бургундские силы этому не помешали.

«Я не знала, что буду взята в плен в этот самый день, и особого повеления делать вылазку у меня тоже не было; но мне всё время говорилось, что я должна быть взята в плен».

Бургундский отряд, занимавший Марньи, был застигнут врасплох и смят. Но происходившее было замечено одним из полководцев Филиппа, Иоанном Люксембургским, случайно осматривавшим с соседней горы расположение Компьени. Он немедленно вызвал подкрепления.

Девушка со своим отрядом ещё находилась в Марньи, когда свежие бургундские силы начали появляться на её правом фланге, из деревни Клеруа. Их количество росло безостановочно. С лёгкой руки Анатоля Франса некоторые авторы стали повторять, что причиной задержки в Марньи был грабёж захваченного бургундского поста её ратными людьми; но решительно никаких свидетельств современников на этот счёт не существует. Из рассказа Монстреле получается, будто она ещё не успела окончательно справиться с бургундским отрядом, занимавшим Марньи.

Свежие бургундские войска из Клеруа «я два раза отбросила до их квартир и ещё в третий раз на полдороги».

Но тем временем с противоположной стороны, из деревни Венетт, начали подходить английские войска – с её левого фланга и с тыла. Если верить Монстреле, общая численность англо-бургиньонских войск, направленных против её отряда в 400 или 500 человек, приближалась к 5000.

«Под конец, когда бой шёл уже довольно долго, – рассказывает далее Монстреле, – французы, видя, что число врагов всё растёт, начали отступать к своему городу; и Девушка, всё время находясь позади, великолепным образом старалась поддерживать своих людей и увести их без потерь». И другой противник, Шателен: «Превосходя женское естество, Девушка приняла на себя великое бремя и всеми силами старалась спасти свой отряд от гибели, оставаясь позади, как вождь и как самый доблестный воин».

Зная то, что ей было открыто в Мелене, она теперь, может быть, тем более хотела себя пересилить.

Большая часть её отряда в беспорядке отхлынула в предмостное укрепление и на суда, приготовленные на всякий случай на реке. Англо-бургиньоны следовали за ними по пятам. Чтобы враг не ворвался в предмостное укрепление, комендант Компьени Гийом Флави приказал поднять подъёмный мост.

«Меня оттеснили в поле. Между тем местом и Компьенью была только река, предмостное укрепление и ров перед ним».

По словам Персеваля де Каньи, её схватили пять человек. Какой-то бургундский стрелок стащил её с коня. Ей кричали, чтоб она сдалась в плен. Каньи приводит её ответ:

– Не вам я дала своё слово и клятв своих я не нарушу.

Она действительно и во время процесса заявила прямо:

– Никогда никому я не давала слова, что не буду стараться бежать из плена.

Может быть, у неё при этом мелькнула надежда, что её сразу убьют. Но для этого она была слишком крупной добычей. Её обезоружили. Бургиньон Жан Жермен, епископ Шалонский, добавляет, что с неё сорвали латы, чтобы убедиться, действительно ли она женщина.

В народе стали говорить (и по-видимому, довольно скоро), что Флави, приказавший поднять подъёмный мост, «продал» её бургиньонам. Это неверно: денег от бургиньонов Флави не получал, свои обязанности коменданта Компьени он во время осады исполнял исправно. Родственник Режинальда Шартрского, он был «из его людей», вместе с ним ездил с дипломатическими миссиями в Рим, в Савойю, в Англию и в другие места. В октябре 1429 г. он по требованию Режинальда готов был сдать Компьень бургундцам, уговаривал население подчиниться; и только когда увидал, что оно всё равно не подчиняется, решил быть с ним заодно. Как один «из людей монсеньора Реймского», он, очевидно, знал, что теперь, в мае 1430 г., от него требуется отстаивать город – и больше ничего. Когда создалось угрожающее положение, он поднял мост и на этом успокоился, не заботясь ничуть о судьбе многим надоевшей девчонки, которая осталась перед предмостным укреплением, у самого рва.

И благодарное потомство, в общем, успокоилось на том, что 23 мая 1430 г. около б часов пополудни Гийом Флави думал о защите вверенного ему города Компьени и ни о чём другом. Мысль, что Жанна д’Арк была всего только орудием спасения Франции, настолько въелась во французское сознание, что из всех французских историков, кажется, один только Лефевр-Понталис понял, что в момент, когда подъёмный мост поднялся над Компьенью, «в поле осталась, обречённая на мученичество, та, которая одна стоила всей крови Франции»: иначе говоря, что вопреки представлению, которое было и должно было быть у неё самой, не она была для Франции, для короля, для Орлеана и для Компьени, а Франция со своим королём, с Орлеаном и с Компьенью и со всеми своими городами и со всем вообще, что в ней есть, была для неё.

Бастард Вандамский, которому она досталась, «был рад больше, – по словам Монстреле, – чем если бы взял пятьсот пленных. Вскоре сюда явился и герцог Бургундский – из Кудена, где он стоял под Компьенью. С ним собрались англичане и множество ратных людей из других военных лагерей, приветствуя друг друга громкими криками и радуясь взятию в плен этой девушки». Сам Филипп пошёл на неё посмотреть, но Монстреле, у которого память, в общем, была отличная, на этот раз почему-то «забыл», что говорилось между герцогом и ею, «хотя, – говорит он, – я сам при этом присутствовал».