Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами,

Екатерина

В Санкт-Петербурге, 5 ноября 1789 г.

Принц де Линь Екатерине II, Вена, 12 марта 1790 г.[751]

Государыня,

Внутреннее чувство мне подсказывает, что уж почти полгода не облегчал я душу, себя к стопам Вашего Императорского Величества повергая на письме, красивым почерком, в ожидании того момента, когда смогу к Вам перенестись самолично, дабы увидеть, как повелительница моя, утомленная своими успехами, наслаждается славою и покоем. Однако ж полагаю, что впервые в жизни находится Ваше Величество в затруднении. На сей раз не спасет Вас непоколебимость. Придется воображение в ход пустить. Каким золотым блюдом, какой кокардой, каким плюмажем, какой саблей, каким жезлом наградить того князя, что в сражениях побеждает, как побеждал Пиндар в сочинении од, и, вдохновляясь неизменно одной-единственной мыслью о Вашем Величестве, военным Ломоносовым соделался.

Гений гения нашел. Какую славу сей князь Вашему чудесному царствованию дарует! Ваше Величество не может повторить слова: не моя в том вина[752].

Когда погружаюсь в сладостные мечты, вижу себя одного или на людях, как сказал однажды злополучный и навеки сочувствия достойный граф де Фалькенштейн — предвкушаю скорую кампанию против лютеро-мусульман. Меж тем, ожидая, точно лон-лакей или жокей дипломатический, прибытия зеленых или расшитых мундиров из Петербурга, я свой пароль произношу время от времени в передней, ибо меня из‐за излишней пылкости в кабинет не зовут. Пароль мой — две короны имперские. Не отчаиваюсь, ибо кажется мне, что мыслить, как я мыслю, значит пребывать отныне и навеки исполненным восхищения сокровенного, твердости, честности, преданности, достоинства, человеколюбия, полезности.

Граф Людвиг фон Штаремберг воротился сюда, охваченный энтузиазмом, который мне хорошо известен и которого никто избегнуть не может: энтузиазм сей от познаний лишь разгорелся, а от благодарности прирастет преданностью безграничной. Могу ли сюда и свою благодарность прибавить и в своей преданности заверить? Полагаю, что нет в том нужды.

Да и чему, по правде говоря, научить можно Ваше Императорское Величество, единственную незнающую, которая знает все от кедра до иссопа. По сему поводу вспомнил я, что желаю просить об одной милости. Захватывать города, пашей, корабли, поражать врагов направо и налево, физически на двух морях, одно от другого далеко отстоящих, и морально на Одере и Шпрее — это еще не все. Надобно все это описать. Молю Вас, Государыня, испросить для Вас у Ее Императорского Величества место историографа. Лишь слогом простым и ясным рассказать можно обо всем происшедшем. Достоинство обнаружится там в мелочах, а величие — в декларациях дворов завистливых.

Полагаю, что причитаются мне несколько томов истории России в переводе господина Николаи[753] и один том эрмитажный[754]. Если может еще Ваше Величество меня сим даром осчастливить, молю о сей чести. Подаренный халат китайский мне здоровье возвратил.

А укрепит мое здоровье уверенность несомнительная в том, что Ваше Величество благоволит помнить постоянно об обожателе столь растроганном, столь ревностном, что невозможно об нем помыслить без умиления; итак, закончу я, как господин де Вольтер, преклонивший колени перед мадемуазель Клерон: теперь, когда я на землю пал, имею честь пребывать с чувством глубокого почтения,

Государыня,

Вашего Императорского Величества

Самый верный слуга Линь

В[ена], 12 марта 1790 г.

Принц де Линь Екатерине II, Вена, 25 апреля [1790 г.][755]

Государыня,

Когда взираю на старые и новые чудеса царствования самого блистательного и на милости, коими Ваше Императорское Величество меня осыпает, всегда глаза открываю; но закрываю их, когда на свои письма смотрю. Кажется, не может слабый смертный на то взирать, что призвано в руках божества оказаться: ибо вот уже три или четыре раза, когда представлялся мне случай повергнуть себя к стопам Вашего Императорского Величества, был я слеп. От воспаления глазного и остатков нашей чумы сирмийской[756] и сербской провел я зиму весьма печально и вынужден беречься в ожидании Силезии.

Мысленно уже переношусь в то время, когда запоем мы все «Te Deum» в честь Богоявления и окончания сей кампании, по примеру всех прочих. Завидую участи графа де Ланжерона[757], того молодого француза, кто в сражениях во славу Вашего Императорского Величества отличился и кого люблю всем сердцем, особливо по этой причине. Преданность моя нашему двуглавому орлу к Вам перешла по наследству, предан я всецело единственному двуглавому орлу, который парит с таким успехом и над морем, и над сушей.

На сем бедный слепец замолкает; ибо если задумается о том, как далеко пребывает, растрогается слишком сильно, а слезы глазам не полезны. Лобызаю следы Вашего Императорского Величества от алмазной комнаты до Эрмитажа и умоляю помышлять раз в месяц о том, что живет на свете человек, полный преданности, энтузиазма, восхищения непревзойденных. Он есть тот самый, кто имеет честь оставаться с глубоким почтением

Государыня,

Вашего Императорского Величества