Гостья

– Пойду посмотрю. – Отбросив одеяла, Пьер встал с кровати. На этот раз Франсуаза не пыталась его удержать, ей тоже хотелось знать. Она встала и последовала за ним на лестничную площадку. Серый свет проникал на лестницу, весь дом спал. С бьющимся сердцем она наклонилась над перилами. Что произойдет теперь?

Через минуту на нижних ступеньках вновь появился Пьер и подал ей знак. Она спустилась.

– Ключ в замочной скважине, ничего больше не видно, но думаю, она одна. Кажется, она плачет.

Франсуаза подошла к двери. Она услышала легкое позвякивание, как будто Ксавьер поставила на блюдце чашку, потом раздались какой-то глухой шум и рыдание, еще рыдание, более сильное, целый поток отчаянных, неудержимых рыданий. Ксавьер, должно быть, упала на колени у дивана или во весь рост бросилась на пол. В худших своих печалях она всегда сохраняла сдержанность, трудно было поверить, что эта животная жалоба исходила из ее тела.

– Ты не думаешь, что она пьяна? – спросила Франсуаза.

Только алкоголь мог заставить Ксавьер потерять таким образом контроль над собой.

– Полагаю, что да, – ответил Пьер.

Они стояли у двери, встревоженные и бессильные. Никакой предлог не позволял им постучать в такой час ночи, а между тем это была пытка – представлять себе Ксавьер, простертую, рыдающую, во власти всевозможных кошмаров опьянения и одиночества.

– Не будем здесь стоять, – сказала, наконец, Франсуаза. Рыдания ослабели, их сменил горестный всхлип. – Через несколько часов мы всё узнаем, – добавила она.

Они медленно поднялись к себе в комнату. Ни у одного, ни у другого не было сил строить новые предположения, с помощью слов нельзя было избавиться от того смутного страха, в котором без конца слышался звук стенания Ксавьер. В чем ее боль? Можно ли ее от этого вылечить? Франсуаза бросилась на кровать и без сопротивления погрузилась в глубину усталости, страха и скорби.

Когда Франсуаза проснулась, сквозь жалюзи сочился свет, было десять часов утра. Сложив руки над головой, Пьер спал с ангельским, беззащитным видом. Франсуаза приподнялась на локте; из-под двери высовывался листок розовой бумаги. Вся ночь разом полоснула ее по сердцу, со всеми ее лихорадочными походами, и возвращениями, и навязчивыми образами; она вскочила с кровати. Листок был разрезан посередине; на разрезанном листке большие черточки образовывали налезавшие друг на друга бесформенные слова. Франсуаза разобрала начало послания: «Я до того опротивела самой себе, мне следовало бы выброситься из окна, но у меня не хватило смелости. Не прощайте меня, завтра утром вы сами должны бы убить меня, раз я оказалась слишком труслива». Последние фразы совсем были неразборчивы; внизу страницы крупными дрожащими буквами значилось: «Прощения нет».

– Что это такое? – спросил Пьер.

Он сидел на краю кровати со спутанными волосами, с сонными глазами, однако сквозь этот туман проглядывала тревога.

Франсуаза протянула ему листок.

– Она была совершенно пьяна, – сказала Франсуаза. – Взгляни на почерк.

– «Прощения нет», – прочитал Пьер. Он торопливо пробежал зеленые строчки. – Скорее ступай посмотри, что с ней. Постучи к ней. – В его взгляде читалась паника.

– Иду, – сказала Франсуаза. Сунув ноги в домашние туфли, она поспешно спустилась по лестнице, ноги ее дрожали. А если Ксавьер сошла вдруг с ума? А что, если она, безжизненная, лежит за дверью? Или забилась в угол с блуждающими глазами? На двери виднелось розовое пятно, Франсуаза подошла: на деревянной панели кнопкой был прикреплен кусок бумаги. То была вторая половина разорванного листка.

Большими буквами Ксавьер написала: «Прощения нет», – а снизу теснились неразборчивые каракули. Франсуаза наклонилась к замочной скважине, однако отверстие загораживал ключ. Она постучала. Послышалось легкое похрустыванье, но никто не ответил. Ксавьер, наверное, спала.

Франсуаза заколебалась на мгновение, потом сорвала листок и вернулась к себе в комнату.

– Я не решилась стучать, – сказала она. – Думаю, она спит. Посмотри, что она приколола на свою дверь.