Гостья

– Это неразборчиво, – сказал Пьер. С минуту он разглядывал таинственные знаки. – Есть слово «недостойна». Ясно одно, она была полностью не в себе. – Он задумался. – Была ли она уже пьяна, когда целовала Жербера? Нарочно ли она это сделала, для храбрости, потому что рассчитывала подложить мне свинью? Либо они непреднамеренно напились вместе?

– Она плакала, она написала эту записку, а потом, должно быть, заснула, – предположила Франсуаза. Ей хотелось бы удостовериться, что Ксавьер вполне мирно лежит на своей кровати.

Она раздвинула жалюзи, и в комнату ворвался свет; с минуту она с удивлением взирала на эту суетливую, ясную улицу, где все вещи имели разумный вид. Потом она обернулась на комнату, погрязшую в тревоге, где навязчивые мысли без передышки продолжали свой бег.

– Пойду все-таки постучу, – решила она. – Нельзя оставаться в неведении. А если она проглотила какую-нибудь дрянь? Бог знает, в каком она состоянии.

– Да, стучи, пока она не ответит, – сказал Пьер.

Франсуаза спустилась по лестнице; сколько часов уже она не переставала спускаться и подниматься – то буквально, то мысленно. Рыдания Ксавьер все еще звучали у нее в ушах; Ксавьер, верно, долго оставалась распростертой, потом высунулась в окно; страшно было представить себе то головокружительное отвращение, которое терзало ей сердце. Франсуаза постучала. Никакого ответа. Она постучала сильнее. Слабый голос прошептал:

– Кто там?

– Это я, – ответила Франсуаза.

– В чем дело? – произнес тот же голос.

– Я хотела узнать, не больны ли вы.

– Нет, – отвечала Ксавьер. – Я спала.

Франсуаза оказалась в крайне затруднительном положении. Было светло, Ксавьер отдыхала у себя в комнате и говорила вполне живым голосом. Это было нормальное утро, и трагический привкус ночи казался совершенно неуместным.

– Я по поводу этой ночи, – сказала Франсуаза. – С вами действительно все в порядке?

– Да, я хорошо себя чувствую, хочу спать, – с досадой отвечала Ксавьер.

Франсуаза в сомнении постояла еще немного; после потрясения в ее сердце оставалось пустое место, которое эти унылые ответы далеко не заполнили, что производило странное впечатление, неприятное и тягостное. Настаивать дальше было невозможно, она вернулась к себе в комнату. После тех жалобных всхлипов и волнующих призывов трудно было смириться и вступить в привычный тусклый день.

– Она спала, – сказала Франсуаза Пьеру. – Похоже, она сочла весьма неуместным то, что я пришла ее будить.

– Она тебе не открыла? – спросил Пьер.

– Нет, – ответила Франсуаза.

– Я задаюсь вопросом, придет ли она в полдень на нашу встречу. Не думаю.

– Я тоже не думаю.