Наступило недолгое молчание.
– До скорой встречи, – сказала Франсуаза. – Вы найдете меня здесь, я сяду в глубине.
– До встречи, – ответила Ксавьер.
Франсуаза села за столик и закурила сигарету. Рука ее дрожала, она была удивлена своим смятением. Наверняка это напряжение последних часов, отступив, сделало ее такой безоружной. Она ощущала себя отброшенной в неведомые пространства, потерявшей почву, пребывающей в нерешительности и без всякой опоры в самой себе. Она спокойно свыклась с мыслью о жизни тревожной и многого лишенной. Однако существование Ксавьер всегда угрожало ей даже за пределами контуров ее собственной жизни, и она с ужасом вновь узнавала тот прежний страх.
Глава XVIII
– Какая жалость, у меня нет больше олифы, – сказала Ксавьер.
Она удрученно взглянула на окно, до середины покрытое слоем синей краски.
– Вы проделали отличную работу, – заметила Франсуаза.
– Ах, это! Думаю, что Инес никогда уже не сможет отчистить свои стекла.
Инес сбежала из Парижа на другой день после первой ложной тревоги, и Франсуаза сняла у нее квартиру. В комнате отеля «Байяр» слишком ощутимо было воспоминание о Пьере, и трагическими ночами, когда Париж не предлагал больше ни света, ни убежища, появлялась потребность в домашнем очаге.
– Мне нужна олифа, – сказала Ксавьер.
– Ее нигде больше нет, – ответила Франсуаза.
Большими буквами она как раз писала адрес на посылке с книгами и табаком, которую предназначала Пьеру.
– Ничего больше нельзя найти, – сердито сказала Ксавьер. Она откинулась в кресле. – Это все равно как если бы я ничего не сделала, – мрачным тоном продолжала она.
Она куталась в длинный халат грубой шерсти, подпоясанный шнуром вокруг ее талии. Руки она спрятала в широкие рукава своего одеяния; с прямо подрезанными волосами, обрамлявшими ее лицо, она была похожа на монашку.
Франсуаза отложила перо. Электрическая лампочка, укутанная шелковым шарфом, проливала в комнату слабый фиолетовый свет.
«Я должна идти работать», – подумала Франсуаза. Но сердце не лежало. Ее жизнь утратила прочность, она стала некой рыхлой массой, в которой, казалось, увязали с каждым шагом; потом встряхивались как раз настолько, чтобы застрять чуть дальше с ежесекундной надеждой окончательного погружения, с ежесекундной надеждой на внезапно затвердевшую почву. Будущего больше не было. Реальным оставалось лишь прошлое, и прошлое воплощалось в Ксавьер.
– У вас есть новости от Жербера? – спросила Франсуаза. – Как он приспосабливается к казарменной жизни?
Она видела Жербера десять дней назад, в воскресенье после полудня. Но было бы неестественно, если бы она никогда не спрашивала о нем.
– Он, похоже, не скучает, – ответила Ксавьер. Она с понимающим видом усмехнулась. – Если учесть его пристрастие возмущаться.