Гостья

Лицо ее выражало нежную уверенность в некоем безраздельном обладании.

– Поводов, верно, у него хватает, – заметила Франсуаза.

– Главное, что его волнует, – со снисходительным и восторженным видом продолжала Ксавьер, – это знать, поддастся ли он страху.

– Трудно представить себе все заранее.

– О! – молвила Ксавьер. – Он вроде меня. У него есть воображение.

Наступило молчание.

– Вы знаете, что Бергмана отправили в концентрационный лагерь? – спросила Франсуаза. – Судьба политических изгнанников – это такая жестокость.

– Ба! – возразила Ксавьер. – Они все шпионы.

– Не все, – сказала Франсуаза. – Есть много настоящих антифашистов, которых сажают за их борьбу.

Ксавьер презрительно сморщилась.

– Какой интерес представляют люди, – сказала она. – Ничего страшного, если их немного обидят.

Франсуаза не без отвращения взглянула на юное жестокое лицо.

– Если не интересоваться людьми, что же тогда, спрашивается, остается, – сказала она.

– О! Мы по-разному устроены, – ответила Ксавьер, окидывая ее насмешливым, презрительным взглядом.

Франсуаза умолкла. Разговоры с Ксавьер тотчас превращались в неприязненные столкновения. Теперь в ее интонациях, в ее притворных улыбках сквозила не детская капризная враждебность – то была настоящая женская ненависть. Никогда Ксавьер не простит Франсуазе то, что она сохранила любовь Пьера.

– А что, если нам поставить пластинку? – спросила Франсуаза.

– Как хотите, – отвечала Ксавьер.

Франсуаза поставила на проигрыватель первый диск «Петрушки».

– Вечно одно и то же, – сердито сказала Ксавьер.

– У нас нет выбора, – возразила Франсуаза.