Гостья

Ксавьер топнула ногой.

– Долго ли это будет продолжаться? – проговорила она сквозь зубы.

– Что именно? – спросила Франсуаза.

– Темные улицы, пустые магазины, кафе, которые закрываются в одиннадцать часов. Вся эта история, – добавила она в порыве ярости.

– Это рискует продлиться, – ответила Франсуаза.

Ксавьер схватила руками свои волосы.

– Но я сойду с ума, – сказала она.

– С ума так быстро не сходят, – возразила Франсуаза.

– Но я-то нетерпелива, – со злобным отчаянием сказала Ксавьер. – Следить за событиями из глубины склепа – этого недостаточно! Мне мало говорить себе, что на другом конце мира люди продолжают существовать, если я не могу прикоснуться к ним.

Франсуаза покраснела. Никогда ничего не следовало бы говорить Ксавьер. Все, что ей говорилось, она немедленно обращала против вас. Ксавьер посмотрела на Франсуазу.

– Вам везет, вы такая благоразумная, – произнесла она с двусмысленным смирением.

– Довольно того, чтобы не воспринимать себя трагически, – сухо сказала Франсуаза.

– О! У каждого свои склонности, – ответила Ксавьер.

Франсуаза взглянула на голые стены, на синие окна, защищавшие, казалось, внутренность могилы. «Это должно быть мне безразлично», – с горестью подумала она. Но как бы там ни было, в течение этих трех недель она не покидала Ксавьер; и ей предстоит жить подле нее до тех пор, пока не кончится война; она не могла больше отрицать это враждебное присутствие, распростершее над ней, над целым миром пагубную тень.

Молчание нарушил звонок входной двери. Франсуаза прошла вдоль коридора.

– В чем дело?

Консьержка протянула ей конверт без марки, подписанный неизвестной рукой.

– Какой-то господин только что принес это.

– Спасибо, – сказала Франсуаза.

Она распечатала письмо. Это был почерк Жербера.