Есть и еще одна мечта, о которой я хочу напомнить. Она восходит к 1942 и 1943 годам, когда студенты Мюнхенского университета – среди них Ханс и Софи Шолль – объединились в группу сопротивления «Белая роза». Они распространяли листовки, в которых открыто выступали против преступной войны и экспансии Германии, а значит и против покорения европейских стран и систематического истребления европейских евреев. Свою версию европейской мечты они высказали в пятой и последней листовке, за несколько недель до их казни:
Будущая Германия может быть только федеративной. Лишь здоровый государственный федерализм может вдохнуть новую жизнь в ослабленную Европу. Разумный социализм должен освободить трудящихся из унизительного рабства. Каждый народ, каждый человек имеет право на все блага мира! Свобода слова, свобода вероисповедования, защита каждого гражданина от произвола преступного государственного режима – вот основания новой Европы[244].
Этот призыв из прошлого послан нам в надежде на то, что мы услышим его и сумеем осуществить в новом настоящем. Он не застрял в прошлом будущем, ибо обладает силой и непреложностью прозрения, с которым мы должны сверять нашу реальность. Говоря словами Вальтера Беньямина, мы сами – часть этого «тайного уговора». Призыв «Белой розы» в январе 1943 года был обращен «ко всем немцам», сегодня он адресуется всем европейцам. Мы – те, кого ожидали тогдашние студенты и их наставники, написавшие эти строки, и мы продолжаем нести ответственность за сохранение и возрождение их европейской мечты.
Переизобретение нации. Почему мы боимся ее и почему мы нуждаемся в ней
Предисловие
Замысел книги восходит к январю 2019 года, когда Свантье фон Брюк попросил меня дать интервью газете «Вельт». Речь шла о тезисах Роберта Менассе об упразднении наций в пользу Европы регионов. В июне того же года мне удалось представить и обсудить основные идеи своей книги на конференции
В условиях изоляции, исключавших путешествия и встречи, к счастью, не прекращался обмен идеями и мнениями. Я хочу поблагодарить Тилля ван Радена за многие тексты и советы, открывшие мне новые возможности, и Томаса Оберендера за его вдохновляющую книгу, которую я имела возможность прочитать до ее выхода в свет. Йонас Зипф и Ханно Лоуи были очень важными для меня собеседниками: один в онлайн-формате, другой – in vivo. Я благодарна издательству
После 25 лет усилий Христо и Жанна-Клод смогли «упаковать» здание Рейхстага[246]. Их произведение искусства берлинцы могли обозревать с 24 июня по 7 июля 1995 года. Фридрих Шорлеммер тогда с восхищением сказал: «Когда еще высшее место демократии получало столь массовое признание, как не во время этого арт-спектакля? Вот мирный народ толпится у чудовищного здания нашей изломанной немецкой истории и замирает перед ним, как перед тайной». Фотографии «Обернутого Рейхстага» кое-что говорят об этой тайне. Обертывание – это своего рода окукливание; примерочная, в которой немецкий народ многократно радикально менял свой облик. В тот раз он представлял собой проекцию общества, которое только начало себя переизобретать. С тех пор здание Рейхстага нам больше не кажется чудовищным, но есть фотографии 30 августа 2020 года, на которых правые экстремисты и рейхсбюргеры штурмуют лестницу Рейхстага, размахивая имперскими военными флагами. Этот кошмар – тревожный звонок, потому что задачу защищать это здание, а с ним и нашу нацию, мы не можем переложить только на полицию.
Введение
О нации написаны целые библиотеки книг. Большинство из них посвящено истории или теории нации. Вопросы и тезисы предлагаемой книги несколько иной направленности. Они указывают на лакуну, которую большинство, скорее всего, даже не замечает. Похоже также, что до сих пор мало кто озаботился отсутствием подобной книги. Иначе я бы не написала ее. Когда я поделилась замыслом со своей подругой из Лейпцига, та удивилась. Вот отрывок из ее письма, присланного мне по электронной почте 8 мая 2020 года:
С тех пор, как я узнала, чем ты занимаешься, я замечаю национализм на каждом шагу. Даже наш прагматичный президент в своем последнем выступлении заговорил о патриотизме, правда (к счастью), о таком, который присущ только, по его словам, разбитому сердцу. Я еще смутно представляю себе собственное отношение к Германии, единому отечеству, но отчетливее всего ощущаю свою тревогу и долю ответственности (обычно внешне ничем не подкрепляемой) за то, что принадлежу ей. Недавно я перечитала написанное Грильпарцером в 1849 году: «Сначала гуманность, затем национальность, в итоге – бестиальность»[247]. Мудрые, прозорливые слова, или это диагноз эпохи? Наполеон был для него уже далеким прошлым. В горсовете Лейпцига «зеленые» добились переименования улицы Эрнста Морица Арндта из ансамбля улиц, названных в честь его современников – литераторов и политиков; причина – его национализм и антисемитизм. Теперь она будет называться улицей Ханны Арендт.
Это пример того, как чутко умные люди с историческим опытом жизни в ГДР воспринимают слово «нация», автоматически опасаясь сползания к национализму и нацизму. Их спонтанная реакция следует такой логике: если кто-то сказал А (нация), то обязательно скажет В (национализм), а в итоге, возможно, последует и С (нацизм). Мне импонирует эта чувствительность; она обнаруживает что-то вроде прививки от национализма. Но если сверхчувствительность одних запрещает им даже мыслить о нации, то находится, к сожалению, немало тех, кого заносит в другую крайность: они истолковывают нацию исключительно в националистическом духе, преследуя при этом свои цели. На этом фоне прохладное отношение к нации, на мой взгляд, скорее усугубляет проблему, чем решает ее. Данная книга не вписывается ни в один из устоявшихся дискурсов; мне хотелось бы вернуть брошенные позиции и побудить читателей к размышлению. Главы книги могут читаться как отдельные эссе. Они представляют аргументы и анализ разных научных дисциплин, по-новому размечающих трудно обозримое поле и помогающих лучше уяснить проблему.
Однако через многообразие тем последующих глав все же проходит отчетливая красная нить. Это мысль о существовании тесной взаимосвязи между формой государственного управления, нацией и нарративом. Состояние и эволюцию нации и формы ее государственности можно особенно четко проследить по изменениям ее нарративов и дискуссиям вокруг них. Вместе с тем встает вопрос о выборе и интерпретации исторических событий, формирующих идентичность, а также о динамике памятования и забвения в ходе истории.
Германия переживает сейчас исторический поворотный момент, когда из-за притока мигрантов происходят ощутимые сдвиги в национальной памяти. Спустя 75 лет после окончания Второй мировой войны мы готовимся к тому, что очевидцы Холокоста уже не будут выступать в школах, в мемориалах и на памятных годовщинах. В то же время подрастающее поколение имеет весьма расплывчатые представления о немецкой истории. В этом отношении новые мигранты мало чем отличаются от молодых людей, которые выросли в семьях коренных жителей или бывших мигрантов. Монолит национальной памяти не просто распадается; он, с одной стороны, реконструирует национальные праздники и памятные годовщины для демонстрации национального единства и демократии, а с другой стороны, становится трофеем тех, кто спешит использовать исторические мифы для своих националистических целей. То, что одна сторона чтит и реактивирует, другой стороной обесценивается или предается забвению. И наоборот. Таким образом, общество в настоящее время сбито с толку и дезориентировано.
Приведу несколько примеров. Среди книжных новинок 2020 года в весеннем проспекте
Все, что помнили во времена национал-социализма и что, казалось, давно отсеялось или забылось само собой, теперь воскрешается, переоблачается в новые одежды и преподносится в виде контрпамяти. Это новый этап не прекращающейся в немецком обществе борьбы за национальную память. Она ведется как борьба интерпретаций, которая сопровождается нарушением табу и намеренной дезинформацией с целью подорвать легитимность либеральной демократии и Европейского союза. В школах теперь требуют критически относиться к информации, появляющейся в социальных сетях, и прочно усваивать фактический материал. Но голое знание событий и дат остается абстрактным, если связанные с ним национальные нарративы не включены в процесс индивидуального самообразования. Я имею в виду эмоциональную подоплеку истории, существующую в диффузной форме привычных установок, образов, текстов, неосознанных представлений, которые управляют национальным воображением, сохраняясь при всех метаморфозах национальной идентичности и всех трансформациях государственного строя. Моя книга адресована тем, кто хочет разобраться в сложном наследии немецкой национальной памяти, чтобы лучше понимать, почему и какие ее элементы оказались токсичными, какие следует и далее сохранять, а какие подлежат обновлению. На предприятиях для этого обычно проводится раз в год инвентаризация. В этой книге предпринята такая «инвентаризация» немецкой национальной памяти.
Первая глава содержит основный тезис. Тема нации давно утратила свою исследовательскую актуальность в академическом дискурсе, и я задаюсь вопросом, в чем причина такого прохладного отношения к этой теме. Одна из главных причин – в исследованиях не проводится четкое различие между демократической и недемократической нацией. Следовательно, проще совсем отказаться от понятия «нация», чтобы ненароком не оказаться в стане противников. Во второй главе представлены идеи и понятия, позволяющие по-новому рассмотреть взаимосвязь между культурой, нацией и идентичностью. Для этого я показываю, как трансформировалось понятие идентичности за последние сорок лет. Третья глава посвящена устройству национальных нарративов и сравнительному анализу нынешней ситуации в США и Израиле. Четвертая глава ретроспективная, в ней я рассматриваю генезис нацистской идеологии, как она формировалась после Первой мировой войны и привела ко Второй мировой войне, достигнув своей кульминации в Холокосте. Исторический обзор завершается вопросом: как обезвредить нацистскую идеологию и реально положить конец войнам в Европе, которые до сих пор в ней подспудно тлеют? Пятая глава посвящена инклюзии и эксклюзии и возвращает нас в настоящее. Речь пойдет о чувстве общности (Gemeinsinn), о том, как его можно вернуть или воссоздать в разных сферах деятельности. Самое печальное – на уровне ЕС, наций, городов, соседей, повсюду наблюдается раскол. Но есть и надежда: раскол пробудил также дух общности, обнаруживающий новые формы активных действий[249].
Годовщины и праздники, такие как, например, 8 мая, – повод задуматься о том, что ускользает от нашего внимания в остальное время: об умонастроениях наций. Президенты страны, актуализируя эти размышления, выполняют важную задачу. Если Йоахим Гаук по случаю юбилеев говорил об отношениях со странами-соседями внутри Европы, то Франк-Вальтер Штайнмайер сосредотачивался на сложных и содержательных размышлениях о том, какой видит себя сама немецкая нация. Так, 9 ноября 2018 года, в эту янусоликую годовщину, обращенную и к ноябрьскому погрому 1938 года[250], и к падению Берлинской стены в 1989 году, он заговорил об инклюзивности национального чувства собственного достоинства: «Мы имеем право гордиться традициями свободы и демократии, не забывая о наших падениях. И еще: мы помним об исторической ответственности за цивилизационный слом, но мы же и радуемся тому, чего удалось достичь нашей стране»[251]. Это сочетание света и тени – часть немецкой идентичности, и одно от другого уже неотделимо. Штайнмайер повторил это 8 мая 2020 года, в день окончания войны, который теперь отмечается как День освобождения. Выступая во время главной церемонии на мокрой от дождя и безлюдной из-за пандемии площади перед мемориалом Нойе Вахе в Берлине, он сказал: «История Германии – это сломленная история, с ответственностью за гибель и страдания многих миллионов людей. Это разбивает нам сердце. Потому любить эту страну можно только с разбитым сердцем».