Европейская мечта. Переизобретение нации
Прежде всего проведем простое различие между «пространством» и «местом», чтобы описать разные точки зрения, стратегии и интересы по отношению к данной территории. В этом практическом смысле «пространство» есть нечто, сформированное генералами, офицерами колониальных войск и политиками с помощью оружия, топографических карт и пограничных столбов, но также и архитекторами, и инвесторами, которые вкладывают капитал и которым поручено мирными средствами трансформировать человеческую географию по своему усмотрению. С другой стороны, то же самое пространство воспринимается городскими жителями, защитниками достопримечательностей и туриндустрией как «место», а значит и как самостоятельный субъект со своим именем, особенностями и историей. Если понятие «пространство» подразумевает скорее «инструменты и цели, средства и задачи»[357], то «места» в исторической непрерывности временных смен всегда населялись, обживались, сохранялись, разрушались, трансформировались и перестраивались. Говорящие о «пространстве» рассматривают его преимущественно как нечто осваиваемое и изменяемое, а те, кто считает его «местом», склонны сохранять эмоциональную привязанность к обустроенной, а возможно, и утраченной среде обитания.
Радикальные переломы, такие как войны, смены политических систем, могут привести к стиранию следов истории. Парадигматический пример – палестинские деревни, исчезнувшие со всем их наследием после 1948 года с израильских географических карт. Политическое видение Государства Израиль можно охарактеризовать понятием «пространство»: этот проект состоит в том, чтобы освободить территорию от ее прежних идентификаций и овладеть ею посредством новых обозначений. Официальная версия такого видения: «земля без народа для народа без земли»[358]. Понятие «места», напротив, можно связать с попытками заострить внимание на уничтоженных и забытых местах внутри израильского общества. Этот медленный, но устойчивый процесс осознания предвещает перемену исторической чувствительности и открытие новой перспективы будущего для обеих живущих на одной территории этнических групп, израильтян и палестинцев.
Вертикальные связи между историей и современностью
Иерусалим – многоконфессиональный город, населенный иудеями, христианами и мусульманами. Каждая группа в городе живет в своем анклаве, игнорируя или отвергая других, в то время как туристы и паломники бродят по Святой земле, насыщенной христианской историей. В Палестине разыгрывалось множество историй, уходящих корнями в далекое прошлое. «Всего в нескольких метрах под поверхностью, – пишет Эяль Вайцман, – лежит палимпсест из 5000-летнего щебня – вертикальный хронологический срез культур, жизней, сказаний, войн и разрушений, спрессованных в земле и камне»[359]. Однако израильских археологов интересуют не многослойные отложения истории сами по себе, а лишь более глубокие слои бронзового и железного веков со следами библейской и талмудической истории, вплоть до первых четырех веков после Рождества Христова. Минуя мусульманский и османский периоды, археологи реконструировали историю нового государства в качестве неопровержимой истории его происхождения. Археология, зародившаяся в 1950-е и 1960-е годы, была секулярным проектом, сегодня этот проект продолжается как религиозно-националистический. Археологические проекты, зачастую руководимые отставными генералами, с помощью лопат продолжают то, что начиналось мечом. Обнаружение библейского пласта истории дало повод притязать на землю как национальное и культурное достояние[360]. В ландшафте, насыщенном историческими следами, археология становится аргументом в пользу построения различных религиозных идентичностей и политических нарративов. Что именно выбирается для раскопок и интерпретации, зависит от господствующих религиозных мифов и национальных нарративов. «Израильские археологи, профессионалы и любители, копают не только ради знания и артефактов, но и для удостоверения своих корней, которые они находят в древних израильских артефактах, рассеянных по всей стране»[361].
От места к пространству: tabula rasa после 1948 года
Отношение израильского государства к историческим слоям своей территории амбивалентно. Его характеризует сильная эмоциональная привязанность к своему далекому прошлому и не менее сильное отторжение своего недавнего прошлого. Есть два практических способа избавиться от нежелательного прошлого: «Либо копай, либо строй!»[362] После войны 1948 года, победы израильской армии и обретения независимости от британского мандата возникло новое государство, которое должно было создать для себя новую территорию в том же географическом ландшафте. Проводившаяся в этих обстоятельствах стратегия соответствовала утвердившейся практике «созидательного разрушения», к которой не раз прибегали в европейской истории завоеваний, колонизации, а также в модернизационных проектах[363]. Политическая победа 1948 года ознаменовала собой радикально новое начало в Израиле – «час ноль» рождения израильской нации, которая впервые в истории с 135 года н. э. вновь обрела свою идентичность, создав собственное государство. С 1948 года началось новое летоисчисление. Понадобилась
Многие из новых израильтян прежде десятилетиями жили на этой земле и назывались «палестинскими» евреями; они вполне отдавали себе отчет в том, что до завоевания израильской армией на этой земле обитали палестинские арабы. Арабы были их соседями, жившими рядом, с которыми они были знакомы и в детстве играли на крестьянских фермах. После перелома в войне и изгнания палестинских арабов из их домов, городов, деревень и ферм этот более ранний период совместной жизни в Палестине следовало немедленно и коллективно забыть. Забыть в этом случае означало стереть следы этой жизни и удалить их из разговоров. Неподобающее прошлое не вписывалось в нарратив нового государства, а потому должно было исчезнуть. Если победители сосредоточились на забвении, то побежденные – на воспоминании.
Завоевание территории форсировалось современной застройкой и новыми поселениями, которые нередко возводились на месте разрушенных палестинских поселений. Одновременно история Израиля закреплялась в новых постройках, мемориалах, названиях улиц. За иудаизацию палестинской топонимики отвечал Комитет по названиям. «Отчуждение сопровождалось переименованием мест, которые государство изъяло, разрушило и теперь воссоздавало»[364]. Таким образом, история палестинцев исчезла из поля зрения.
Одна страна, три нарратива: Холокост, война за независимость, Накба
В 1948 году Израиль избрал путь западных стран и, как «догоняющая нация», создал современное национальное государство. Национальный нарратив – это собственность национального государства. В конструкции национальной памяти ментальные образы становятся иконами, а нарративы – мифами, важнейшая особенность которых заключается в их эмоциональной мобилизующей силе. Такие мифы вырывают исторический опыт из контекстов и преобразуют во вневременной нарратив, который поддерживает стереотип нации, передаваясь от поколения к поколению. Действенность этих нарративов зависит не от того, истинны они или ложны (они всегда и неизменно избирательны), а от того, есть ли в них необходимость, то есть поддерживают ли они политические цели группы. Только когда в них отпадает надобность, их могут трансформировать и заменить более диалогичными и самокритичными нарративами.
Война 1948 года тесно связана еще с двумя событиями, одно из которых, Холокост, произошло тремя-шестью годами ранее в Европе, а другое, Накба, служит другим названием той же войны 1948 года[365]. Холокост, убийство европейских евреев, сделал сионистский проект, поиск территории и создание нового государства, в котором евреи могли бы жить свободно и безопасно, насущнейшей задачей, имеющей экзистенциальное значение. Поэтому у войны 1948 года два лица: для евреев и израильтян – это освободительная и триумфальная война, для палестинцев она означает опыт поражения и изгнания, материальные лишения и неизбывную травму. Война 1948 года не просто еще одна война, рождающая победителей и побежденных, это насилие, вместившее в себе две травмы. У нее есть предыстория, Холокост, не признаваемый палестинцами, и постистория, Накба, палестинская «катастрофа», не признаваемая израильтянами. Нелегко распутать события, которые сплелись в гордиев узел. Для того чтобы понять этот комплекс, недостаточно сравнить Холокост и Накбу. Их нужно развести, развернуть и расширить во времени телескопически, чтобы охватить взглядом все три компонента этого комплекса и их взаимосвязь.
Государство Израиль основано на двух учредительных мифах. Один из них – героический нарратив о
Израильская топография насыщена библейскими реалиями, но следов преступлений Холокоста предоставить не может. Этот европейский мемориальный ландшафт был символически воссоздан лишь в последние десятилетия; он привлек тысячи израильских туристов, а также евреев и неевреев со всего мира в Аушвиц и другие бывшие нацистские лагеря смерти, в том числе мемориалы в Польше и Восточной Европе. Если исторические следы травмы, нанесенной Холокостом, находятся за пределами Государства Израиль, то исторические следы травмы, нанесенной Накбой, находятся внутри территориальных границ Израиля, где их игнорируют, скрывают, стирают и отрицают. Это привело к трагичной асимметрии из-за противоположных точек зрения на одни и те же исторические события. Более глубокую пропасть между обоими коллективными переживаниями, нарративами, толкованиями этой запутанной истории насилия трудно представить.
Алон Конфино с помощью понятий «Холокост» и «Накба» провел параллели и различия между ними. Он утверждает, что оба понятия обозначают два учредительных травматических события, которые знаменуют собой важнейший поворот в истории двух народов и определяют их идентичность как жертвы. Но если Холокост для евреев – это законченная глава истории, то события и последствия Накбы продолжаются и влияют на настоящее. Палестинцы не несут ответственности за историческую травму евреев, но израильская армия и длящаяся оккупационная политика ответственны за травму, причиненную депортациями с последующим разрушением и захватом палестинской собственности. Признание трагедии палестинцев, включение ее в национальную память израильтян обошлось бы им дорого, ибо повлекло бы за собой далеко идущие перемены, по существу означавшие бы изменение политического курса и прекращение репрессий. Это объясняет, почему израильтяне предпочли забвение. Но это проще сказать, чем сделать. Конфино описывает парадоксальность попыток забыть и вытеснить. Ведь чтобы вытеснить Накбу из сознания израильтян, ее нужно снова и снова туда возвращать: «Накба – это часть их истории, причем важная часть; израильтяне помнят о Накбе независимо от того, отрицают они ее или рассказывают о ней в стихах и прозе. Простая попытка вытеснить Накбу из памяти требует колоссальной мобилизации политических, экономических и культурных усилий. Стирание памяти требует необычайно живого восприятия. В определенном смысле евреи обречены помнить о палестинцах, потерявших свои дома и родину, и по-разному рассказывать их историю, поскольку она неразрывно связана с тем, как сами евреи обрели свои дома и свою родину».
Израильская нация героически освободилась от британской империи, но она несет в себе родовую травму – изгнание 700 тысяч палестинских арабов. Поэтому 1948 год связан с двумя противоречивыми нарративами, которые по-прежнему бросают друг другу вызов: триумфальным нарративом об основании Государства Израиль и травматическим нарративом об утрате родины, культуры, основ существования и идентичности палестинцев. Холокост имел двоякие последствия: войну за независимость, закончившую страдания евреев, и Накбу, начавшую страдания палестинцев. Эти исторически переплетенные события – тема двух национальных нарративов, каждый из которых выносит за скобки решающую фазу сложного конфликта: палестинцы пренебрегают или отрицают
На короткое время появилось было окно возможностей, когда казалось, что эта проблема наконец разрешится и израильтяне и палестинцы сблизятся. Это произошло в 1998-м, в год двойной годовщины. Через пятьдесят лет после Накбы и создания Государства Израиль палестинскому руководству впервые удалось включить Накбу в повестку дня высокой политики. 14 июня 1998 года после марша памяти в Рамаллахе Махмуд Дарвиш[366] зачитал воззвание палестинской нации к народам мира. Он требовал права на историю и суверенитет в светском, плюралистическом и демократическом палестинском государстве, увязывая надежду на мир и свободу с призывом к взаимному признанию двух исторических травм: «Мы готовы с сочувствием признать невыразимые страдания евреев от ужасов Шоа, но мы не можем согласиться с отрицанием или умалением страданий нашей нации»[367]. За два месяца до этого группа палестинских и израильских историков выступила с требованием признать право палестинской нации на существование, суверенитет и независимость. В пятом пункте говорилось о необходимости взаимного признания исторической травмы обеих групп: «Антисемитизм в Европе, преследование евреев и нацистские лагеря уничтожения стали самыми ужасными преступлениями и наихудшей формой варварства в истории человечества. Однако мира не будет, пока стирается коллективная память палестинцев. Израиль должен признать свои преступления против палестинского народа в 1948 году: резню, депортации, разрушение деревень и переименование существующих городов и селений»[368]. Обе стороны начали многообещающий диалог с «новыми историками», принадлежавшими к новому поколению, которое дистанцировалось от поколения войны, своих отцов, и было готово нарушить молчание и самокритично переосмыслить национальные мифы. Тем не менее очень скоро окно возможностей снова закрылось, и теперь ставни наглухо заперты.
Зохрот – мемориальная работа посредством экскурсий
Наряду с археологическими раскопками, активным сносом и пассивным вандализмом израильское государство использовало четвертую стратегию для уничтожения недавнего прошлого. Речь идет о сельском и лесном хозяйстве. После Шестидневной войны 1967 года Еврейский национальный фонд[369] начал насаждать по всей стране новые национальные парки. Илан Паппе поясняет: «В этих лесах отрицание Накбы настолько тотально и достигает максимального эффекта, что они стали главной ареной борьбы для палестинских беженцев, тоскующих по деревням, похороненным среди этих лесов»[370]. Зеленые лесопарки со своими густыми тенистыми кронами – это зеленые легкие страны и любимые места отдыха. То, что преподносится как гордость государства и израильского туризма, скрывает значимые исторические места. Например, «самый большой рукотворный лесной массив в Израиле и вместе с тем очень популярный район» – лес Бирия[371]. Сайт этой туристической достопримечательности обращает внимание на чудеса природы и неотразимость места, где под корнями деревьев погребены деревни Дишон, Алма, Каддита, Амка, Эйн аль-Зейтун и Бирия. В таких местах история превращена в природу. Скажем, деревня Эйн аль-Зейтун, место резни в 1948 году[372], разрекламирована как «самое привлекательное место в рекреационной зоне ‹…› поскольку здесь имеются большие столы для пикников и достаточно парковочных мест для инвалидов».
Эйтан Бронштейн Апарисио работал экскурсоводом в одном из таких лесопарков. Но вместо того чтобы уйти с головой в природу, он начал внимательно присматриваться к пространству места и к истории, которая стиралась из этих мест. Будучи гидом, он стал разыскивать исторические следы, чтобы напомнить о том, что здесь скрыто и забыто. «Я критически смотрю на Канадский парк и показываю, как он создает для израильтян ландшафт, стирающий и заставляющий замолчать историю палестинцев. ‹…› В Израиле есть сотни мест, где можно установить вывески не только с 1967 годом[373], но и 1948-м»[374].
В 2002 году Бронштейн создал неправительственную организацию «Зохрот». Его группа ставила перед собой задачу обратить внимание израильтян на палестинскую Накбу. Они придумали особую стратегию для того, чтобы выявить исторические следы и палимпсестную структуру израильских ландшафтов. Один из лидеров и соучредителей «Зохрот», Норма Мусих, объяснила нам еврейское название организации: «„Зохрот“ означает акт воспоминания в женской форме множественного числа: мы вспоминаем. В иврите этот глагол может иметь мужской или женский род и нужно выбирать. Большинство выбирает мужской род – „Захор“. Но мы предпочли женскую форму, поскольку хотели поддержать другую память. Не только память о войне и ее героях. Но и память о местах, рассказывающих другие истории. Например, историю Накбы»[375]. Логотип организации – дверной замок – в высшей степени символичен. Этот образ дополняет главный символ палестинцев, которые сделали ключи от своих разрушенных домов реликвией и иконой собственной памяти.