«Самое главное, – думал Сосновский, глядя на Свирида, – понять, что перед тобой не струсивший человек. Чувство опасности, трезвое, даже беспредельное мужество противника не так опасны, потому что поступки человека предсказуемы. А вот струсивший человек, дико струсивший, может совершить такой поступок, что тебе в здравом уме и трезвой памяти ни за что не придумать». И Сосновский присматривался к Свириду, к его помощникам. Нельзя задавать вопросы и делать предложения, которые вызовут подозрения и страх. Испуганный человек, человек в панике опасен, а Михаилу нужно получить сведения. И расспрашивать их нельзя. Значит, надо выводить их на ответы косвенно.
– Мне нужно знать, в каком объеме и в какие места следует завезти оружие и боеприпасы. Решайте вы, мое дело согласовать этот вопрос с вами. Оружие, может быть, поступит уже через два дня. Поэтому не тяните с координатами. Единственное условие: забирать его вы будете сами и переправлять на свои базы тоже. Работа должна быть сделана предельно быстро. Не хватало еще нам утечки информации. А уши и глаза имеют даже деревья в лесу. Вы меня понимаете?
– Да, – согласился Свирид. – Конечно, я вас понимаю. Места для складирования ящиков я укажу вам завтра. Это будут надежные и хорошо скрытые от посторонних глаз места.
«Отлично, – подумал Сосновский, разглядывая через стекло рюмки коньяк, которым его угощал Свирид. – Хороший, между прочим, армянский коньяк. А ему ведь понравилось, что я не требую координат его баз, не делаю отметок на карте. Только вот Свириду не догадаться, что наши специалисты вычислят, где расположены их базы. Не за сто верст же от места, где немцы предполагают выгрузить оружие. Километров пять-десять до базы, иначе придется все эти подарки везти черт знает куда и на глазах у людей, местных жителей, а значит, предположительно, осведомителей советских партизан. Ничего, мы догадаемся, где ваши базы, сообразим, где удобнее всего их расположить».
– Я хотел обсудить с вами, Свирид, еще один маленький вопрос. – Сосновский покрутил рюмку в руках и сделал маленький глоток. – Кстати, неплохой напиток. Он напоминает настоящий «арманьяк». А вы уж поверьте, я в подобного рода напитках понимаю толк.
Сосновский умышленно произнес эту не совсем правильную фразу. Он скрестил выражение «знаю толк» и «понимаю». Прозвучавшее «понимаю толк» прозвучало нелепо и должно было убедить собеседника, что этот немец, хорошо говоривший по-русски, все же допускает ошибки, типичные для иностранцев.
– Маленький вопрос, который я хотел с вами обсудить, Свирид, – снова повторил Сосновский, рассматривая цвет коньяка на свет через рюмку. – Я хотел бы его обсудить с вами наедине. Пусть меня простят ваши помощники.
Свирид помолчал, опустив глаза, потом сделал жест рукой, его помощники, с шумом двигая стулья, поднялись из-за стола и вышли из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Сосновский удовлетворенно улыбнулся. Приятно было чувствовать, что ты подчиняешь себе человека и твои просьбы выполняются незамедлительно. Поставив рюмку на стол, Михаил пристально посмотрел на Свирида, а затем заявил:
– Мне бы хотелось сделать что-нибудь для вас лично. Нам с вами еще работать и работать. Война вещь непредсказуемая и капризная. Но наше сотрудничество на сегодняшнем дне не закончится. Подумайте. Может быть, есть какие-то близкие вам люди, которых я смогу вывезти на Запад при наступлении Красной армии. Я могу оформить документы фольксдойче[4]. Вы сейчас не отвечайте, Свирид. Просто подумайте об этом. Ну и, естественно, я могу позаботиться о выделении вам и вашим близким определенных финансовых средств. Как это у вас называется? «Подъемные»? Разведка располагает такой возможностью – поддержать полезных и лояльных к власти людей.
Свирид улыбнулся лишь уголками губ и развел руками. Как бы заявив: ну что с вами делать, конечно, приму вашу помощь. Сосновский протянул руку через стол и покровительственно, с улыбкой похлопал оуновца по руке. Но затем лицо Михаила стало серьезным и даже суровым. Он снова заговорил, но теперь уже намного тише:
– Ну, этот разговор о нашей помощи лично вам – прикрытие главной темы. Разумеется, все обещанное остается в силе, как я и сказал. Мы и впредь будем поддерживать преданных нам людей. Но на самом деле я хотел вас предупредить о другом. Вы должны срочно эвакуировать из вашего штаба в укромное место, желательно в лесах, на какую-нибудь вашу хорошо защищенную базу, всю документацию регионального отделения ОУН. Все, до последнего листка бумаги. Любые документы, намекающие на то, что здесь был ваш штаб, должны быть вывезены. Срочно. И самое главное мое предостережение – никаких намеков не должно существовать в природе о ваших контактах с СД. Сейчас это крайне важно соблюдать!
– Я вас понял, – кивнул Свирид. – Я все сделаю.
– Я рад, что вы меня правильно понимаете, – кивнул Сосновский и опрокинул в рот остатки спиртного. – Ну, теперь мне пора. Хочу вас еще попросить или предупредить. Дело в том, что у меня пропал мой лучший агент. Что с ним, я не знаю. Он не немец и добирался в Харьков самостоятельно, без сопровождения. Если у вас появятся какие-то сведения подобного рода, то я был бы лично вам очень благодарен за них.
– А если я найду вашего агента? – Свирид внимательно посмотрел в глаза немца.
– Если вы его найдете и обеспечите ему безопасность до того времени, когда я смогу у вас его забрать, то считайте, что ваше будущее обеспечено. – Сосновский наклонился через стол и добавил шепотом: – Лично ваше будущее, Свирид!
– Э-э… – Оуновец открыл было рот, но потом решил не спешить.
Еще не известно, кто этот человек, что сейчас лежит окровавленный в подвале под домом. Если это и есть агент Дункле, то его внешний вид может немца разозлить. И тогда все обещания и все желание помочь «лично» улетучатся, как утренний туман. Да и сразу доставать все свои козыри из рукава Свирид не хотел. Пусть немец подумает, что руководство харьковского ОУН сразу же включилось в розыски пропавшего агента. И нашло его. Ну, а как показать немцу избитого агента, подумать можно в спокойной обстановке, когда Дункле уедет. Может, и с агентом, если он и правда немецкий агент, поговорить, убедить его поддержать придуманную легенду. Неплохо бы разузнать о нем: кто он такой, из каких мест родом, есть ли близкие. А то ведь можно и шантажировать его, намекнуть на безопасность его близких. Они ведь останутся здесь, когда гитлеровцы откатятся на Запад.
Глава 8
Буторин лежал на песке у самой воды. Единственное, что он смог сделать, на что у него хватило сил, это чуть отползти от воды к кустам, чтобы его не было видно со стороны опушки. Он тихо кашлял и ждал, пока вода вытечет из легких. Нахлебался он основательно, но все обошлось. «Кажется, и погони нет, – подумал он. – Значит, поверили оуновцы, что убили меня. Ребят моих они, конечно, убили. Ну, не о них следует горевать. Эти же хлопцы, узнай они, кто я такой на самом деле, пристрелили бы меня, не задумываясь. А может быть, даже захотели, чтобы я умирал на их глазах медленно. Так что враг убил врага, и нечего об этом думать. А я все-таки закричал в последний момент «шухер». Их пожалел? Ну, наивный ты какой, – усмехнулся Буторин. – Я хотел внимание нападавших отвлечь, да и не позволить им всем стрелять только в меня одного. Может, это меня и спасло. Хотя, кажется, не все обошлось благополучно».
Пуля все же зацепила в воде его правую ногу, это Буторин теперь хорошо чувствовал. В районе икры нарастала ноющая пульсирующая боль. Надо срочно принимать меры, иначе от потери крови станет плохо. А ему еще идти и идти. Повернувшись на бок, Виктор прислушался и, только убедившись, что поблизости нет людей, сел на песке. Его бил озноб. Но все же этот озноб был от долгого лежания в мокрой одежде на песке, а не от ранения. Буторин чуть покрутил ногой. Больно, но вполне терпимо. А вот и дырка от пули, две дырки. Пуля прошла вскользь. Скрипя зубами, Виктор стал стягивать сапог. Закатав штанину, он осмотрел рану. Кровь текла, но не очень сильно. Но когда он пойдет пешком, то она, конечно, потечет. Значит, нужна тугая повязка на рану.