После полуночи судьба преподнесла еще один подарок. Скрипнула дверь, и на пороге объявилось нечто воздушное, эфемерное, в расстегнутом халате и с распущенными волосами. Методом исключения он вычислил, что это Мирабель. Пришла навестить больного? Она покружилась, как перышко, по комнате, приложила ухо к стене, убедилась, что родители спят, подбежала к окну и плотнее задернула занавеску. Павел наблюдал за ней одним глазом. Затем девушка подошла к кровати и откинула одеяло. Домашний халатик бесшумно слетел со стройного тельца.
– Выспался, Поль? – прошептало юное создание и, совершенно естественно усевшись на него сверху, наклонилось. – Пошалим? Ты же хочешь?
Возражать было поздно. Худенькое тельце трепетало в его руках. Кровь прилила к голове (и не только к голове). Девушка тихо смеялась – не такой уж он и бессильный, этот беглый каторжанин даст фору иным французам! Он сжал Мирабель в объятиях, начал страстно целовать. Ее ниспадающие волосы щекотали лицо. Она горячо дышала, улыбка приклеилась к губам.
Все произошло быстро, он и опомниться не успел. Семь месяцев, проведенных в концлагерях, уже не давили свинцовым грузом, их словно и не было. Потускнел в памяти образ Нины Ушаковой и всех, кто был до нее. Он этого не хотел, он должен был помнить, но это происходило помимо воли. Ох уж эти юные француженки с недоразвитых сельских окраин!..
Мирабель не обиделась, что он так быстро «выпал из обоймы». Свернулась на нем змейкой и гладила ему плечи. Это было странно, но очень приятно. Избавляться от груза не хотелось, ведь именно Мирабель вытащила его из мира неполноценных людей и вернула в строй. В голове возник комичный образ: взбешенный Бернар Дюссо гонит оглоблей обнаглевшего русского, посмевшего обесчестить его целомудренную дочь.
– Ты смеешься, Поль? Тебе хорошо?
Мирабель подняла голову. Он привлек ее к себе, поцеловал в губы. Девушка шумно вздохнула, уложила головку ему на грудь. Хотелось курить, но он терпел. Руки машинально гладили тонкую кожу, девушка извивалась, мурлыкала кошкой. Потом принялась его целовать – всего, сверху донизу, медленно, но верно возвращая в мир беспамятства.
Финал был бурный, кровать предательски скрипела. Девушка металась, пришлось наложить на нее руки и зажать рот ладонью. Она успокоилась и опять обвилась вокруг «стебля».
Храп Бернара за стеной внезапно прервался, и Павел насторожился, замер. Мирабель это мало волновало, но и она притихла. Бернар снова захрапел – сначала тихо, потом громче, и вскоре его храпом наполнился весь бескрайний дом.
– Родители знают, как ты живешь? – шепотом спросил Павел.
– Нет, но догадываются. – Мирабель подползла ближе, стала покусывать ему подбородок. – Они стараются об этом не думать, считают, что я наивная и непорочная девушка. А я и есть, между прочим, наивная и непорочная, со всеми подряд не сплю.
– Да, я понял. Ты работаешь, учишься?
– Какой же ты бестолковый, Поль, – посетовала Мирабель. – Я только два года назад окончила школу, немцы уже стояли в Бельфоре. Но пока не началось Сопротивление, все было спокойно, люди продолжали работать, шли занятия в школах. Отец запретил уезжать из Соли, они так боялись за меня! Да еще и Патрицию родили, чтобы я с ней нянчилась. Не было б войны – поехала бы в Марсель или Лион, поступила бы в институт, ведь в школе я была не самой безнадежной. А сейчас помогаю отцу в магазине и слежу вместе с матерью за порядком в доме.
– У тебя есть знакомые в полицейских кругах?
– А что здесь такого? – вопрос девушку не покоробил. – У меня со всеми хорошие отношения. Я всем улыбаюсь, со всеми приветлива. Среди тех, кто работает на немцев, тоже есть разные люди. Двое из них – не буду называть имен – тайно передают сведения макизарам, и если бы немцы об этом узнали, тут же расстреляли бы их… Ты думаешь, что я ветреная и легкомысленная?
Было хорошо, девушка что-то бормотала, рассказывала о себе.
Эти люди наверняка были связаны с партизанами – намеки на это сквозили постоянно. С конспирацией в их среде было не очень, а это однажды могло закончиться плачевно.
Видимо, сказывались особенности французского менталитета – наивность, небрежность, доверчивость. Некогда величайшая армия Европы полностью опозорилась в 40-м году. Хваленая линия Мажино не сдержала наступающие армады. У французов было неплохое вооружение, много танков. Но их распределяли бестолково, небольшими группами. А немцы делали ставку на прорыв крупными бронетанковыми колоннами и неизменно добивались успеха. В считаные недели Третья республика пала, и по Парижу маршировали колонны вермахта. Страну оккупировали нацисты, юг Франции стал республикой Виши, находящейся под управлением маршала Филиппа Петтена, – марионеточным псевдогосударством под присмотром нацистов. Любое инакомыслие вытравлялось, каратели зверствовали. В городах и в сельской местности устраивались облавы на участников Сопротивления. Страна уже четыре года пребывала в страхе…
Майор не помнил, как уснул. А проснувшись, обнаружил проблески рассвета за окном. Мирабель мирно сопела под боком, доверчиво прижимаясь к нему. За стеной похрапывали супруги. Вставать не хотелось, когда еще удастся насладиться покоем? Сон снова оплел, и майор растворился в нем, как таблетка в желудке.
Когда он снова очнулся, солнечные лучи уже вовсю атаковали занавески и проникали в комнату сквозь щели. Мирабель, ахнув, скатилась с кровати, забегала вокруг в поисках своего халатика. Павел следил за ее метаниями, прищурив глаза. Она накинула халатик, влезла в войлочные тапочки, нагнулась над ним и крепко поцеловала в губы.