— Мистер Престон не имел права заявлять, что опередил вас, — добавила Синтия. — Его букет принесли, когда мы уже собрались выезжать, и я сразу бросила его в огонь.
— Синтия, дорогая! — воскликнула миссис Гибсон, впервые услышав о судьбе цветов. — Подумай, какой ты предстанешь в глазах мистера Осборна! Но я могу тебя понять: должно быть, ты унаследовала мое предубеждение против цветов из магазина!
Синтия немного помолчала, а потом объяснила:
— Некоторые из ваших цветов, мистер Хемли, я использовала, чтобы украсить прическу Молли. Искушение оказалось непреодолимым, так как оттенок идеально гармонировал с ее коралловыми украшениями, но она строго осудила нарушение первозданного порядка, поэтому принимаю всю вину на себя.
— Как я уже сказал, цветы подбирал брат. Уверен, что он предпочел бы увидеть их в волосах мисс Гибсон, а не в огне. Мистеру Престону повезло значительно меньше.
История заинтересовала Осборна, и он решил углубиться в мотивы Синтии, но не услышал тихих слов Молли: «Свой букет я сохранила в неприкосновенности», — поскольку в этот момент миссис Гибсон громко и решительно заговорила о другом:
— Кстати о ландышах. Правда, что они растут в Херствуде? Сейчас еще слишком рано, но когда зацветут, надо будет обязательно туда сходить и устроить небольшой пикник. Вы, конечно, составите нам компанию, мистер Осборн? Думаю, это будет чудесно! Лошадь можете оставить здесь. Отправимся пешком в лес, наберем корзину ландышей, а потом вернемся домой обедать.
— Был бы очень рад принять участие в этой прогулке, — ответил Осборн, — но, к сожалению, могу уехать. Через месяц Роджер скорее окажется дома, чем я.
Он думал о визите в Лондон для публикации стихов, а затем о путешествии в Винчестер. Это удовольствие было заранее запланировано на конец мая, причем не только в его мыслях, но и в письмах к Эме.
— О, вы должны быть с нами! Мы непременно дождемся мистера Осборна, не правда ли, Синтия?
— Боюсь, ландыши ждать не захотят, — ответила дочь.
— Значит, отложим прогулку до цветения шиповника и жимолости. К этому времени вы ведь уже вернетесь? Или лондонский сезон слишком привлекателен?
— Не знаю, когда цветет шиповник.
— Поэт, а не знаете? Разве не помните строчек:
— Да, но в стихах не говорится, когда именно раскрылись розы. К тому же мои передвижения руководствуются скорее лунным календарем, чем цветочным, так что лучше пригласите брата: в любви к цветам он практик, а я теоретик.
— В данном контексте слово «теоретик» подразумевает невежество? — уточнила Синтия. — Конечно, все мы будем рады видеть вашего брата, но нельзя ли заполучить обоих? Признаюсь, я робею в присутствии таких ученых джентльменов, как мистер Роджер Хемли. Подарите немного обаятельного невежества, если оно называется столь суровым словом.
Осборн поклонился. Слушать похвалы было очень приятно, хотя он отлично понимал, что это всего лишь лесть. Элегантная дамская гостиная представляла желанный контраст тягостной домашней обстановке, и он любил приезжать к двум очаровательным девушкам и их матушке, готовой лить елей при каждом появлении гостя. К тому же поэтическая душа радовалась обилию цветов и следам женского присутствия — салфеточек, легких кресел и столиков. Обстановка выгодно отличалась от неуютной гостиной Хемли-холла, где и потертые бархатные шторы, и старинная громоздкая мебель давным-давно не знали внимания рачительной хозяйки. Еда, легкая и хорошо приготовленная, также лучше соответствовала его тонкому вкусу, чем жирные, тяжелые мясные блюда, подаваемые в отцовском доме. Осборн начинал опасаться, что визиты к Гибсонам становятся слишком частыми, и вовсе не потому, что боялся последствий общения с юными леди, потому что видел в них лишь друзей. Факт женитьбы постоянно присутствовал в сознании, а Эме слишком прочно жила в сердце, чтобы задумываться о чьих-то матримональных планах, но время от времени все же возникала мысль, не злоупотребляет ли он гостеприимством, на которое не сможет ответить.
Миссис Гибсон, конечно, тайно торжествовала, видя, что гость приезжает все чаще и проводит все больше времени в доме или в саду, поскольку не сомневалась, что джентльмена привлекает дочь. И если Синтия проявляла больше склонности к здравому смыслу, то матушка желала бы как можно чаще намекать на приближающийся кризис, но ее сдерживало интуитивное убеждение, что если своевольная дочь почувствует опасность и осторожные усилия матушки по ускорению катастрофической развязки, то восстанет со всей мощью и энергией прирожденной бунтарки. Так что пока миссис Гибсон утешалась мыслью, что Синтию захватят чувства раньше, чем она их осознает, и в этом случае у нее не хватит смелости противостоять тонким дипломатическим уловкам, даже если разгадает замысел. Однако Синтия уже пережила достаточно разновидностей флирта, восхищения и даже страстной любви, чтобы хоть на миг ошибиться в спокойной дружеской природе внимания Осборна, и принимала его так, как сестра принимает брата.
Обстановка изменилась, когда вернулся Роджер. Трепетная робость и едва скрытая пылкость его манер очень скоро объяснили Синтии, с какой глубокой любовью предстоит справиться на сей раз. Даже мысленно ей не потребовалось много слов, чтобы признать разницу в отношении к ней Осборна и Роджера задолго до того, как проблему поняла миссис Гибсон. Но прежде всех в душу Роджера проникла Молли, в первую же встречу после бала разгадав его тайну. Синтия медленно бродила по дому — бледная, с пустыми глазами — и при всей любви к воздуху и движению решительно отказывалась даже от простой прогулки. Молли с тревогой наблюдала за подругой, однако на осторожные вопросы о самочувствии получала лишь краткие ответы, и лишь когда между делом упомянула о мистере Престоне, сразу поняла, где кроется причина. Лицо Синтии мгновенно вспыхнуло, по телу прошла дрожь то ли возбуждения, то ли неприязни, а уста извергли несколько столь резких слов, что Молли поклялась себе больше никогда в жизни не упоминать это имя. Девушка представить не могла, что подруга испытывает к молодому человеку куда более болезненные чувства, чем она сама, а именно откровенную резкую неприязнь, что это он причина подавленного состояния Синтии. Продолжалось оно без видимых изменений столь длительное время, что заметила даже миссис Гибсон, а Молли всерьез встревожилась. Матушка сочла вялость и бледность дочери естественным следствием излишней активности на балу. Партнеры, чьи имена фигурировали в Книге пэров, не утомили бы и наполовину. Возможно, если бы пребывала в своем обычном состоянии, Синтия разрушила бы это умозаключение одной фразой. Нежелание дочери привычно возражать и спорить лишь обострило подозрения миссис Гибсон, так что вскоре, не без подсказки Молли, дело дошло до профессионального медицинского осмотра, хотя Синтия этому особенно противилась. Мистер Гибсон заключил, что не обнаружил ничего опасного: лишь некоторое снижение общего тонуса, а также депрессию тела и духа, что успешно лечится с помощью укрепляющих средств и отдыха.
— Как же я ненавижу, — буркнула в ответ Синтия, — когда доктора прописывают в качестве лекарства от разочарований и душевных страданий тошнотворные микстуры.