— Я не сказала, что хочу от кого-то избавиться, Синтия, — возразила миссис Гибсон. — Ты всегда представляешь ситуацию предвзято и, как правило, неверно. Уверена, Молли, дорогая, что ты не считаешь так же. Все это только ради леди Харриет.
— Не думаю, что готова идти на ферму Холи: слишком далеко. Папа передаст ваши слова, так что Синтии тоже незачем туда ходить.
— Ну что ж, не в моих привычках заставлять: лучше уж обойдусь без сливового варенья. А ты действительно можешь навестить сестер Браунинг: они любят гостей. Заодно поинтересуйся, как чувствует себя мисс Фиби: я слышала, она простудилась. Передай им от меня привет.
— А куда все же деваться мне? — уточнила Синтия. — Хоть леди Харриет и не интересуется моей персоной так, как Молли — скорее, наоборот, — все-таки может спросить обо мне, так что лучше тоже держаться подальше.
— Верно! — задумчиво подтвердила миссис Гибсон, не улавливая в тоне дочери горькой иронии. — Скорее всего о тебе, дорогая, она не спросит, так что, полагаю, можешь остаться дома или, если хочешь, прогуляться до фермы Холи: действительно мне хочется слив. А может, побудешь в столовой и сервируешь ленч на тот случай, если леди Харриет пожелает задержаться? Она так непредсказуема! Не хочу, чтобы она решила, будто ради нее мы меняем свои правила. Я ей всегда говорю, что мы стремимся к простой элегантности. И все же не помешает достать лучшие приборы, поставить в вазу цветы, спросить повариху, что из обеденного меню она готова подать к ленчу, и оформить все изящно, естественно, как будто экспромтом. Думаю, тебе, Синтия, это по силам. А во второй половине дня сходишь к Браунингам, заберешь Молли, и вместе прогуляетесь.
— После того как леди Харриет благополучно уедет! Понимаю. Иди, Молли, да поспеши, а не то ее светлость явится и вдруг спросит не только маму, но и тебя. Я постараюсь забыть, где ты спряталась, чтобы никто ничего от меня не узнал, а у мамы вообще слабая память!
— Дитя, что такое ты говоришь! Не расстраивай меня своей глупостью! — раздраженно заметила миссис Гибсон, которую лилипутские стрелы дочери выводили из себя, и, как всегда, прибегла к обычному беспомощному средству расплаты — милостям в адрес падчерицы: — Молли, дорогая, хотя солнце и светит, ветер очень холодный, так что накинь мою индийскую шаль. На сером платье она будет выглядеть очень мило: алое с серым. Мало кому я рискнула бы ее дать, но ты такая аккуратная.
— Спасибо, — отозвалась Молли и покинула миссис Гибсон в беспечной небрежности относительно щедрого предложения.
Леди Харриет действительно расстроилась, не застав Молли, так как искренне любила дочку доктора, но, выслушав обычные отговорки, не нашла нужным выспрашивать подробности, а просто уселась в маленькое низкое кресло, положив ноги на каминную решетку. Изготовленная из блестящей стали, она представляла собой строжайшее табу для всех домашних и плебейских ног: посягательство считалось вульгарным и недостойным.
— Как я рада, дорогая леди Харриет! Даже не представляете, как мне приятно принимать вас возле своего очага, в этом скромном доме!
— Скромном! Право, Клэр, не говорите ерунды. Даже в этой небольшой гостиной достаточно удобств и разных милых вещиц, которые никак не подходят под определение «скромный».
— Ах, до чего же тесной она должна вам казаться! Даже мне пришлось привыкать.
— Что ж, возможно, ваша классная комната в Эшкомбе и была просторнее, но вспомните, какой пустой, голой и холодной она выглядела: ничего, кроме парт, таблиц и карт. Да, Клэр, я всегда соглашаюсь с мамой, когда она говорит, что вы принесли благо и себе, и мистеру Гибсону, такому замечательному человеку!
— Да, правда, — медленно согласилась мисс Гибсон, словно не желая легко расставаться с ролью жертвы обстоятельств. — Он действительно очень хороший. Вот только мы так мало его видим. Возвращается домой усталым и голодным, а вместо того, чтобы пообщаться с семьей, норовит поскорее лечь спать.
— Довольно, довольно! — перебила леди Харриет. — Настала моя очередь. Я выслушала жалобы супруги доктора, а теперь вы послушайте стоны дочери пэра. Наш дом переполнен гостями, так что сегодня я приехала к вам, чтобы найти уединение.
— Уединение! — воскликнула миссис Гибсон и разочарованно добавила: — Хотите, чтобы я ушла?
— Нет, что вы! Мое уединение нуждается в слушательнице, которой можно рассказать, как оно приятно. Устала от необходимости принимать и развлекать гостей. Папа так широк душой: каждого, кого встретит, сразу приглашает в дом. Мама серьезно больна, однако пытается убедить и себя, и окружающих, что здорова, поскольку считает болезнь следствием недостаточного самоконтроля. Ее очень утомляет толпа, жаждущая развлечений, как птенцы в гнезде жаждут еды. Поэтому я превращаюсь в птицу, кидаю в разинутые желтые клювы кусок за куском и тут же лечу за следующей порцией. О, это ужасно! Вот сегодня утром я соврала, что у меня неотложное дело, приехала сюда, чтобы посидеть в тишине и кому-нибудь пожаловаться.
Леди Харриет откинулась на спинку кресла и зевнула, а миссис Гибсон легонько пожала ей руку и сочувственно пробормотала:
— Бедная вы бедная!
Спустя некоторое время гостья выпрямилась и проговорила: