— Да. Окончательное решение еще не принято, но поскольку лорд Холлингфорд — единственный заинтересованный попечитель, да еще и сын лорда Камнора, можно считать, что так и будет.
— Думаю, мне тоже следует подать свой голос, — заметил мистер Гибсон и снова погрузился в молчание, но теперь уже вполне осмысленное.
— Сколько времени его не будет? — спросила Синтия. — Без него ужасно скучно.
Губы Молли изобразили короткое «да», однако звука не последовало. В ушах у нее стоял гул, как будто остальные продолжали разговор, однако слова сливались в сплошную массу: звучали как невнятные восклицания и не влияли на главную новость. Сидевшим за столом казалось, что она спокойно обедает, а молчит потому, что с интересом слушает болтовню миссис Гибсон, а также замечания доктора и Синтии.
Глава 33
Радужные перспективы
Прошло несколько дней, прежде чем мистер Гибсон нашел время отправиться в Хемли-холл, чтобы узнать более точные подробности поездки Роджера, чем информация, поступившая из постороннего источника, к тому же хотел выяснить, следует ли вмешаться в процесс. В целом положение складывалось так: мистер Гибсон считал, что симптомы болезни Осборна указывают на летальный исход. Доктор Николс, однако, с ним не соглашался. И хоть мистер Гибсон знал, что старый специалист обладает богатым опытом и считается искусным диагностом, все же правильной считал свою точку зрения, а это означало, что нынешнее состояние могло продолжаться годами, а могло оборвать жизнь молодого человека за час, если не за минуту. В данном случае возникал серьезный вопрос: правильно ли, если в течение двух лет Роджер будет находиться так далеко, что никакие срочные вызовы не смогут его вернуть? Если вопрос уже решился, то вмешательство врача лишь усилит страхи. В конце концов, доктор Николс может оказаться прав, и симптомы способны указывать на другую причину. Способны? Да. Указывают? Нет. На последний вопрос доктор Гибсон никак не мог ответить положительно, поэтому ехал медленно, в задумчивости почти отпустив поводья и склонив голову. Стоял один из тех редких тихих, прелестных осенних дней, когда на красных и желтых листьях висит блестящая от росы паутина, живые изгороди полны спелых ягод ежевики, а воздух наполнен коротким прощальным свистом птиц — совсем не теми долгими заливистыми трелями, которые восхищают нас весной. В сжатых полях то и дело слышались резкие взмахи крыльев куропаток, похожие на перестук копыт по мощеной улице. Хотя не ощущается ни малейшего дуновения, здесь и там на землю беззвучно падают листья.
Должно быть, сельский доктор воспринимал красоту окружающего мира острее большинства людей; поскольку любовался ею днем и ночью, в бурю и в дождь, в зной и мороз. Он никогда не выражал свои чувства вслух и, больше того, даже наедине с собой не облекал переживания в слова, но если когда-то и уступал сентиментальному настроению, то именно в такие дни. Подъехав к конюшне, он передал лошадь поспешившему навстречу груму, вошел в дом через боковую дверь и в коридоре встретил сквайра.
— О, Гибсон! Каким добрым ветром вас занесло? Не откажетесь от ленча? Все еще на столе, я всего минуту назад вышел из столовой.
Продолжая трясти руку доктора, хозяин усадил его за сытную трапезу, но тот первым делом спросил:
— То, что я слышал о Роджере, правда?
— Ага! Значит, уже слышали? Великолепно, не так ли! Стариной Роджером можно гордиться! Мы всегда считали его увальнем, но вот выясняется, что не всегда побеждают в гонке самые быстрые. Но скажите, что именно вы слышали? Что уже стало известно? Да вы наливайте себе полный стакан: это старый эль, мы такого уже не варим. Они с Осборном ровесники: его сварили той осенью и назвали элем молодого сквайра. Собирался открыть бочку на его свадьбе, однако неизвестно, доживу ли, так что открыл в честь успеха Роджера.
Старый сквайр по праву гордился элем молодого сквайра. Напиток действительно оказался крепким, как бренди, и пить его пришлось осторожно, маленькими глотками, добросовестно заедая холодным ростбифом.
— Да, так что же слышали? Новостей много, и все хорошие, хоть я и буду скучать по парню. Да, наверняка.
— Не знал, что вопрос уже решен: думал, что все еще в процессе.
— До прошлого вторника так и было. Сам он заранее ничего не сообщил: решил, что ни к чему напрасно нервничать — поэтому я вообще ничего не знал, пока не получил письмо от милорда Холлингфорда. Где оно?
Сквайр достал большую черную кожаную папку с разными документами, надел очки и принялся читать заголовки:
— «Измерение бревен», «Новые железные дороги», «Лекарство для коров от фермера Хейса», «Счета Добсона»… Хм… А вот и оно. Посмотрите сами. — Он передал листок мистеру Гибсону.
Это было умное, мужественное, прочувствованное письмо, объяснявшее старому мистеру Хемли условия завещания, попечителем которого являлся лорд Холлингфорд вместе с двумя-тремя коллегами. Сюда входили: свобода пользования средствами и щедрое вознаграждение за успешное выполнение задачи, привлекшее внимание нескольких знаменитых ученых, предложивших свою кандидатуру. Далее лорд Холлингфорд сообщал, что, много общаясь с Роджером после публикации его в ответ на статью французского остеолога, пришел к выводу, что именно в его личности попечители найдут соединение всех необходимых качеств в большей мере, чем в остальных претендентах. Роджер обладал глубоким интересом к предмету, обширными приобретенными знаниями и одновременно мощной природной способностью к анализу и классификации фактов, проявил особую наблюдательность, был молод, отличался великолепным здоровьем, силой и выносливостью, а также не состоял в браке. Здесь мистер Гибсон остановился и задумался. Его не очень интересовала процедура принятия решения. Решение принято, и это главное. Глаза скользили по вольному перечислению достоинств, пока не остановились на главном: высокой похвале сыну в письме отцу.
Сквайр наблюдал за доктором, ожидая, пока тот дойдет до самой важной части, и радостно потер руки: