— Немногое. Красота Синтии меня буквально околдовала. Влюбился. Но письма: короткие, написанные наспех, иногда свидетельствовавшие о том, что она не удосужилась даже прочитать мое, я… не могу передать, какую боль они мне причиняли! От одиночества продолжительностью год, постоянных опасностей и даже прямой угрозы жизни быстро взрослеешь. И все-таки я мечтал о том времени, когда вновь смогу увидеть милое лицо и услышать такой родной голос, пока не получил то роковое письмо. И все же я не оставил надежду. Но когда явился, чтобы побеседовать и восстановить отношения, обнаружил, что Синтия уже помолвлена с мистером Хендерсоном, увидел, как она шла с ним по саду и кокетничала — точно так же, как со мной. Даже сейчас вижу полный жалости взгляд Молли, когда она наблюдала за мной. Готов был растерзать себя за то, что не рассмотрел фальшь и поверил лжи.
— Ну-ну, успокойтесь! Синтия не настолько плоха, просто избалованна и взбалмошна.
— Знаю и никогда никому не позволю сказать о ней дурного слова. А если и сам упомянул про фальшь, то лишь потому, что теперь остро чувствую разницу между ней и Молли. Ведь влюбленному позволено преувеличить? Собственно, вот что я хочу спросить: верите ли вы, что, зная о моей былой любви к ее подруге, Молли когда-нибудь согласится меня выслушать?
— Не готов ответить, поскольку не могу судить, но если бы и мог, то не стал. Но чтобы немного вас успокоить, готов поделиться тем, чему меня научил опыт. Женщины порой настолько нелогичны, что влюбляются в мужчин, не слишком разборчивых в привязанностях.
— Спасибо, сэр! — воскликнул Роджер. — Вижу, что вы меня готовы поддержать. До возвращения я твердо решил даже не намекать Молли о своих чувствах, но зато потом приложить все силы, чтобы завоевать ее расположение. И больше никаких признаний в вашей гостиной — хотя искушение велико.
— Право, Роджер, я уже достаточно долго вас слушаю. Если вам больше нечем заняться, кроме как рассуждать о моей дочери, то я спешу. Когда вернетесь, сначала выясним, как ваш отец отнесется к этому.
— На днях он сам предложил мне подумать об этом, но, пребывая в отчаянии, я ничего не хотел слушать: думал, что уже слишком поздно.
— А на какие средства предполагаете содержать жену? Ведь во время поспешной помолвки с Синтией этот вопрос не получил должного внимания. И дело не в моей расчетливости: Молли обладает собственным независимым капиталом, хотя не слишком большим, о котором, кстати, ничего не знает. Я, разумеется, кое-что добавлю. Но все эти разговоры лучше оставить до вашего возвращения.
— Значит, позволяете мне надеяться?
— А разве я могу не позволить или запретить? Полагаю, потеря дочери — неизбежное зло. И все же, — добавил доктор, заметив на лице Роджера разочарование, — вынужден заметить, что скорее отдам единственное дитя вам, чем кому-то другому.
— Спасибо! — с чувством воскликнул Роджер и крепко пожал мистеру Гибсону руку. — Можно хотя бы разок встретиться с Молли перед отъездом?
— Ни в коем случае! Запрещаю и как доктор, и как отец.
— Но хотя бы сообщение передадите?
— Только на словах и одно для обеих: жены и дочери. Разделять их не позволю.
— Хорошо, — сдался Роджер. — Вижу, что должен подчиниться твердой воле. В таком случае постарайтесь как можно ярче описать, насколько глубоко я сожалею о вашем запрете. Но если не вернусь, то за вашу жестокость стану являться вам во снах!
— Договорились. Призрак — это интересно. Это мне нравится. Нет на свете ничего глупее, чем влюбленный ученый муж! До свидания.
— Всего доброго, доктор. Завидую вам: вечером увидите Молли!
— Несомненно, а вы — отца. Вот только мысль о сквайре не вызывает у меня таких романтических чувств.
Вечером, за обедом, мистер Гибсон передал жене и дочери прощальные слова Роджера. Молли знала об опасности инфекции и не ожидала ничего иного, однако сейчас, когда вероятность приняла форму конкретного решения, приуныла и потеряла аппетит. Хоть внешне она и покорилась, наблюдательный отец заметил, что после его слов не проглотила ни кусочка, а спрятала еду под ножом и вилкой.
«Возлюбленный против отца, и возлюбленный побеждает», — грустно подумал мистер Гибсон и тоже утратил интерес к еде. Миссис Гибсон продолжала без умолку болтать, но никто ее не слушал.