Наступил день отъезда. Молли старалась отвлечься работой над подушкой в подарок Синтии: в те дни ручные изделия пользовались спросом и популярностью. «Один, два, три… Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Неверно». Думая о Роджере, она ошиблась в счете, и пришлось начать заново. День выдался дождливым, и миссис Гибсон отложила визиты, а чтобы чем-то себя занять, принялась ходить по гостиной от окна к окну, как будто если в одном окне шел дождь, то в другом могло светить солнце.
— Молли, поди-ка сюда! — вдруг раздался ее голос. — Что это за человек в плаще? Вон там, у стены, под березой? Стоит без движения уже полчаса, если не больше, и смотрит на наш дом. Очень подозрительно!
Молли взглянула в окно и, сразу узнав Роджера, сначала отпрянула, а потом воскликнула:
— Да это же Роджер Хемли! Смотрите, посылает нам воздушный поцелуй: прощается единственным доступным ему способом!
Молли ответила таким же воздушным поцелуем, но не поняла, достигло ли это скромное движение цели, поскольку миссис Гибсон проявила столь чрезмерную активность, что скорее всего нелепая пантомима поглотила все внимание молодого человека.
— До чего мило с его стороны! — пролепетала миссис Гибсон, без устали размахивая руками. — Право, очень романтично! Как во времена моей молодости. Но он может опоздать: уже половина первого!
Она достала часы, подняла и, заняв всю центральную часть окна, принялась стучать указательным пальцем по циферблату. Молли оставалось лишь заглядывать сбоку, снизу, сверху — где оставалось свободное место. Ей показалось, что Роджер помахал в ответ и медленно-медленно — несмотря на время — повернулся и пошел прочь. Миссис Гибсон наконец успокоилась и удалилась, так что Молли смогла проводить любимого друга взглядом, прежде чем тот скрылся за поворотом дороги. Но он тоже знал, что это последняя точка, откуда его видно, а потому остановился и взмахнул белым платком. В ответ Молли высоко подняла свой и тоже помахала. И вот Роджер Хемли исчез. Молли села за рукоделие совершенно счастливая, хотя и грустная, и подумала, как чудесна дружба, а когда наконец вернулась к действительности, услышала слова миссис Гибсон:
— Честное слово, хоть Роджер Хемли никогда не пользовался моим особым расположением, это небольшое проявление внимания напомнило мне одного очень приятного молодого человека — поклонника, как назвали бы его французы, лейтенанта Харпера. Должно быть, я о нем уже упоминала?
— Кажется, да, — рассеянно ответила Молли.
— Должно быть, я говорила также, как он был предан мне, когда я служила на своем первом месте, у миссис Данком. Мне было всего семнадцать лет. Полк должен был перейти в другой город, и бедный мистер Харпер целый час стоял под окном классной комнаты. Знаю, что по его просьбе на марше оркестр играл песню «Девушка, которую я покидаю». Милый мистер Харпер! Тогда я еще не познакомилась с Киркпатриком. Ах как часто сердце обливалось слезами! Конечно, твой дорогой папа, составивший мое счастье, — весьма достойный человек, и, если бы я позволила, не переставал бы баловать. И все же он не настолько богат, как мистер Хендерсон.
В последней фразе заключалось зерно нынешних горестей миссис Гибсон. Выдав замуж Синтию, как она выражалась, приписывая себе основную честь и заслугу, теперь матушка завидовала удаче дочери, ставшей женой молодого, красивого, богатого и умеренно светского джентльмена, к тому же жившего в Лондоне. Однажды, когда плохо себя чувствовала и думала, больше о дурном, чем о хорошем, она наивно пожаловалась мужу:
— Как жалко, что я родилась тогда, а не сейчас! Было бы куда лучше принадлежать к нынешнему поколению!
— И я иногда думаю о том же, — поддержал жену мистер Гибсон. — В науке открылось столько новых путей, что хотелось бы дожить до тех пор, когда станет ясно, куда они приведут. Но вряд ли, дорогая, причина твоего желания стать на двадцать-тридцать лет моложе заключается в этом.
— Нет, конечно. И уж точно я выразила свою мысль не так грубо и неприятно: всего лишь сказала, что хочу принадлежать к нынешнему поколению. Честно говоря, я думала о Синтии. Признаюсь без тщеславия: в свое время я была не менее красивой, чем она: пусть не обладала такими темными пушистыми ресницами, зато нос был прямее. А теперь оцени разницу! Живу в маленьком провинциальном городке с тремя слугами и без собственного экипажа, а дочь с ее небезупречной красотой поселится на Сассекс-плейс, получит дорогой экипаж, кучера и все, что только пожелает. Дело в том, что в нынешние времена намного больше богатых молодых людей, чем во времена моей юности.
— Ах вот в чем дело, дорогая! Считаешь, что если бы была молодой сейчас, то смогла бы выйти замуж за такого же состоятельного джентльмена?
— Да, — подтвердила миссис Гибсон, — именно так. Конечно, хотелось бы, чтобы он оказался тобой. Часто думаю, что если бы ты занялся правом, то смог бы добиться успеха в Лондоне. Вряд ли Синтия по достоинству ценит то место, где живет, и все же получилось так, как получилось.
— Что получилось? Лондон?
— Ах, милый остряк! Живостью и находчивостью ты сразил бы любую комиссию присяжных. Вряд ли Уолтер когда-нибудь станет таким же умным, как ты, зато сможет отвезти Синтию в Париж и еще куда угодно. Надеюсь, что от этого баловства у нее не испортится характер. Последнее письмо пришло уже неделю назад, а ведь я просила подробно рассказать об осенней моде: хочу купить новую шляпку, — но богатые дамы всегда высокомерны.
— Скажи спасибо за избавление от искушения, дорогая.
— Нет, не скажу. Все стремятся к искушению. При желании противостоять ему очень легко.