Макарьевская ярмарка всегда была центром притяжения воров и разбойников. Она проходила летом каждого года на берегах Волги близ Макарьевского монастыря, по имени которого получила свое название. Расположившись на удобных речных подъездах, она по праву являлась самой крупной в стране. Участие в ней считалось не только выгодным, но и престижным делом. Купцы задолго до начала ярмарочных дней собирались в дорогу и везли свой товар на макарьевский смотр. Купеческие караваны проходили по речным и сухопутным дорогам.
По пути следования товаров хозяйничали разбойничьи шайки, нападавшие на торговые суда и повозки. Отряды разбойников пополнялись за счет беглых солдат и крестьян. Они использовали естественные укрытия для круглосуточного наблюдения за торговыми караванами. На Волге такими местами были горы Жигули близ Самары и множество скрытых городков, проток и островов. Например, воровские шайки обитали в селе Татинец недалеко от Макарьевского монастыря, собственно название этого села произошло от слова «тать» — вор. В. И. Даль записал бытовавшую в тех местах поговорку:
Разбойничали шайки и на сухопутных путях, проходивших вдалеке от полицейского надзора. Так, на Московском тракте, пролегавшем среди лесов Вятской губернии, воровские отряды грабили следовавшие на Макарьевскую ярмарку повозки, отнимали товар, деньги и лошадей. Нередко грабительские вылазки оканчивались убийствами. О масштабе нападений свидетельствовал статистик П. И. Наумов: «В начале XIX столетия вооруженные нападения с убийствами и грабежами так участились, что исправники о простых кражах, напр[имер], о кражах лошадей, о воровстве, считали излишним даже доносить в губернию. Потребовалась посылка войска». Привлечение воинских команд было оправданно: разбойники были хорошо вооружены огнестрельным оружием, саблями, кинжалами. При таком оснащении с ними могли совладать только регулярные войска.
Купеческие товары, которые удалось сохранить от разграбления и добраться с ними до места проведения ярмарки, подстерегала другая опасность. Во время ярмарочных дней активно промышляли карманники и другие профессиональные воры. Они приезжали на ярмарку с разных городов «на гастроли», чтобы обогатиться и обеспечить себя на долгое время вперед. Затерявшись в толпе, они тянули из карманов посетителей деньги, платки, украшения и другие ценные вещи. Особенно прибыльным делом были воровские походы в торговые бани. Пока купцы и другие участники ярмарки парились в бане, воры обчищали их одежду. Найденные деньги и ценности они присваивали себе, а одежду выбрасывали, чтобы по ней нельзя было их раскрыть.
В 1817 году ввиду большого пожара и ухудшения условий торговли ярмарка переместилась от стен монастыря в Нижний Новгород. Смена местоположения не решила проблему преступности. Разбойники и воры все так же стремились в наполненные торговцами и товарами ярмарочные ряды. Возросшие масштабы торговли в условиях большого города еще более усугубили криминальную ситуацию. Близ Нижегородской ярмарки появились преступные районы с крайне слабым полицейским контролем. В них располагались притоны, трактиры и другие заведения для укрытия воров и разбойников, сбора шаек и сбыта краденого.
На протяжении XIX века товарооборот ярмарки ежегодно увеличивался. Этому способствовало строительство железных дорог, по которым стало легче доставлять товары. В ярмарочные дни Нижний Новгород принимал до 200 тысяч человек, что в несколько раз превышало население самого города. С ростом торговли криминальная ситуация только ухудшалась. Известный журналист и бытописатель уголовного мира В. А. Гиляровский в своей книге «Друзья и встречи» оставил свои впечатления от Нижегородской ярмарки образца 1874 года и расположенного неподалеку преступного района Самокаты:
«Официально это место называлось Самокатская площадь и было предназначено для народных гуляний, но редко трезвый решался сунуться в это волчье логово, всегда буйное, пьяное. Зато вся уголовщина, сбегавшаяся отовсюду на ярмарку, чувствовала себя здесь как дома. Попадали туда (на Самокаты не шли, не ездили, туда именно попадали) и рабочие-водники со всех соседних пристаней и складов на берегу Волги, где был для них и ночлежный дом. Туда безбоязненно входил всякий, потому что полицейского надзора не существовало во всем этом обширном районе водников, как и на всем Самокатном полуострове».
Без внимания Гиляровского не остались и детали обыденной жизни преступников. По его словам, особенной страстью воров и разбойников было посещение игорных домов — «мельниц»: «“Мельницы” были главным притоном всякой уголовщины, всевозможных воров и разбойников, до беглых каторжников включительно. Только здесь все они чувствовали себя свободными и равноправными, но всегда оказывались жертвами шулеров. Без “мельниц” они были бы как рыбы без воды и воровали как будто для того, чтобы проигрывать. Вор, украв, продавал краденое и, не успев поесть, спешил на “мельницу”. Здесь ему было свободно. Обходов в те времена не было, а старый, чуть не единственный местный сыщик Лудра не был опасен. Разбойники его не стеснялись, — свой человек».
Нижегородская ярмарка и особое воровское окружение существовали вплоть до ее закрытия с приходом советской власти. Ярмарка возродилась на короткий период нэпа в 1920-х гг., но со свертыванием рыночных отношений в 1930 году окончательно прекратила свое существование. Вопрос разгула ярмарочной преступности решился сам собой.
Ярмарочный район Нижнего Новгорода имел своего «собрата» в Москве — Хитровскую площадь (по-простому Хитровка). Она появилась в 1824 году усилиями генерала-майора Н. З. Хитрово — военного деятеля, историка и зятя М. И. Кутузова. Хитрово на свои средства обустроил эту территорию после большого московского пожара 1812 года и передал ее городу. Площадь получила название по имени своего создателя. На ней располагались торговые ряды с жилыми подворьями.
После отмены крепостного права в города хлынули толпы крестьян в поисках работы и лучшей доли. В Москве они собирались на Хитровской площади, где располагалась биржа труда. Туда приходили заказчики в поисках плотников, печников, каменщиков, маляров и других рабочих людей. Для проживания пришедших на заработки крестьян в близлежащих переулках открывались доходные дома и простые ночлежки. На площади множились трактиры, харчевни, притоны и игорные дома. Из-за большого притока бедноты в районе ухудшились санитарные условия, Хитровка стала рассадником грязи и болезней. Высокая концентрация нуждающихся людей также осложняла криминогенную обстановку. Не нашедшие работу крестьяне скатывались в крайнюю нищету и пополняли ряды воров и грабителей.
На Хитровке находили пристанище профессиональные нищие. Они скитались по церквям, трактирам и торговым рядам в поисках милости и прося подаяние. Помимо бродяг и попрошаек, хитровские окрестности наполнялись воровским людом. Одни грабили торговые лавки, обирали в вечернее время прохожих, лазили через форточки по домам, зачищали карманы и сумки посетителей рынков. Другие скупали награбленное и укрывали преступников. Хитровка, больше похожая на город в городе, жила своей отдельной жизнью, обеспечивая своих обитателей работой, деньгами и увеселениями.
Образ нищей, воровской Хитровки нашел отражение в воспоминаниях современников. Поэтесса и писательница Т. Л. Щепкина-Куперник так охарактеризовала этот район: «Хитров рынок — больная и грязная язва Москвы, скопище голодного пьянства, жалкого порока, поножовщины, тифа и отравы, — место, пожалуй, страшнее и опаснее “чертовых Куличек” времен царя Алексея Михайловича». Театральные режиссеры К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко вместе с художником В. А. Симовым в 1902 году побывали на Хитровке в поисках типажей для постановки пьесы М. Горького «На дне».
Этот район не мог оставить без внимания журналист и исследователь Москвы В. М. Гиляровский. В книге «Москва и москвичи» он описал места, в которых находили прибежище уголовники разных мастей: «Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира — “Пересыльный” и ”Сибирь”, а в доме Ярошенко — ”Каторга”. Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В ”Пересыльном” собирались бездомники, нищие и барышники, в “Сибири” — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была “Каторга” — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. “Обратник”, вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно “деловой”, встречался здесь с почетом. Его тотчас же “ставили на работу”. Полицейские протоколы подтверждали, что большинство беглых из Сибири уголовных арестовывалось в Москве именно на Хитровке».
Усилия полицейских властей не могли искоренить хитрованскую преступность. Масштаб проблем был таков, что розыск и аресты преступников не решали коренных причин: бедности и обездоленности обитателей Хитровки. В 1873 году московский обер-полицмейстер Н. У. Арапов предпринял попытку ликвидировать Хитровский рынок и перенести его на окраину тогдашней Москвы. По его мнению, эта мера могла улучшить криминогенное положение и санитарные условия Хитровской площади. Но городская дума не поддержала обер-полицмейстера, и вслед за ней генерал-губернатор Москвы отказал в переносе рынка. Только в советское время площадь зачистили от криминальных элементов. В 1920-х гг. на ее месте разбили сквер, а в ночлежных домах разместились жилищные товарищества.
Труд бурлаков активно применялся в перевозках грузов по речным путям вплоть до конца XIX века. Они работали на Волге, Каме и других важных водных торговых путях. «Столицей» бурлаков считался город Рыбинск, находившийся на пересечении Мариинской и Тихвинской водных систем, связывавших по воде Волгу с Балтийским морем. До появления пароходов и удобной железнодорожной сети транспортировка грузов в основном выполнялась силами бурлаков. Повышенный спрос привлекал в их ряды множество желающих заработать нехитрым, но тяжелым трудом.
Бурлаков отличала особенная профессиональная атмосфера. Они собирались в сплоченные ватаги или артели, в которых каждому отводилась определенная роль. Наиболее значимые функции выполняли «коренные» бурлаки: «водолив» отвечал за сохранность перевозимого товара, «дядя» решал хозяйственные вопросы артели, «шишка» возглавлял бечевую процессию, за «шишкой» следовали двое «косных» бурлака. Остальные артельщики назывались «добавочными», тягловое усилие которых преимущественно использовалось в бурлацкой работе. Артельная иерархия создала предпосылки для выстраивания устойчивых связей между ее участниками. И если они решали идти на лихое дело, то бурлацкая ватага быстро становилась преступной шайкой с выверенной и отлаженной структурой.
Осенью после окончания сезона работ часть бурлаков возвращалась к своим семьям, а другая часть оседала в городах на зимовку, перебивалась случайными заработками и охотно вовлекалась в разбойничьи шайки. Бурлаки-разбойники промышляли на окраинах городов и торговых дорогах. В районе Рыбинска грабители занимались «мартышничеством» — с воды подплывали на лодках к баржам и забирали все ценное. На плоскодонных лодках бурлаки спускались вниз по Волге в районы Камы или Жигулей — известные разбойные центры Поволжья. Здесь они имели тесные связи с профессиональными преступниками и сами или совместно с ними занимались грабежами.
Среди бурлаков был популярен атаман Репка, который летом тянул бурлацкую лямку, а в межсезонье промышлял разбоем. В 1871 году о нем услышал В. А. Гиляровский, когда ходил бурлаком по Волге от Костромы до Рыбинска. В книге «Мои скитания» он записал разговор с бывшим соратником атамана Репки — есаулом Костыгой. Тот на привале вспоминал былые времена:
С середины XIX века необходимость в труде бурлаков стала ослабевать. Основной грузопоток забирали пароходы и железные дороги, перевозка которыми была в разы быстрее и дешевле. Бурлаки продолжали работать на маршрутах, где использовать современные виды транспорта было затруднительно. Численность бурлаков падала, а вместе с ними ушел в небытие особый образ жизни — смесь тяжелого труда и разбойной вольницы.
ebooksa