— Может быть. Помни, как я приказал.
— Ты приказал? — спросила старуха. — Я не слушаю ничьих приказов, даже королевских.
Мнишек достал кошелёк и всунул его в руки Корыцкой, она взвесила на ладони, поглядела и, не сказав ни слова, взглядом попрощалась с подкоморием, который отвёл её к двери, взял со стола шляпу и поспешил в залу, где мы его видели раньше.
Там было пусто, только брат его Ежи сидел в кресле задумчивый. Николай на цыпочках дошёл до двери комнаты Августа, минуту послушал и сел рядом с братом. Поглядели друг на друга. Ежи — с холодным презрением, Николай — только с холодным беспокойством, и ничего не говорили. Понимали друг друга без слов. Потом со сложенными руками, отвернувшись, один — глядя в одну сторону, другой — в противоположную, сидели молча. Из тайных мыслей пробудило Николая лёгкое прикосновение к его руке.
Был это Станислав Фогельфедер, который, весь дрожа, на цыпочках подошёл к нему и умоляющим взором, казалось, о чём-то просит.
— Что с вами? Чего хотите? — спросил грубовато Мнишек, не вставая.
— Пане, смилуйтесь.
— Что это?
— Король, король, вы знаете, как я его люблю.
— Я надеюсь, что не больше, чем я.
Доктор замолчал, поправил воротник, опустил голову.
— Смилуйтесь, пане, не позволяйте этим женщинам.
— Каким, пане Фогельфедер?
— Этим ведьмам.
— Оставьте меня в покое, я ничего не знаю.
— Они хотят давать королю какие-то лекарства, они убивают короля! Ради Бога, вы будете иметь на совести, — прибавил доктор, доведённый до отчаяния.
Мнишек покраснел.
— Идите спать! — воскликнул он. — А как проспитесь, выйдет у вас это из головы. Оставьте меня в покое.
Фогельфедер повернулся к Ежи, но кравчий, словно ни во что не хотел вмешиваться, встал и ушёл.
Немец подошёл к королевским дверям, но, сильно схваченный за руку подкоморием, должен был отойти.