Старик сидел, словно бы проглотил дрын, все время он курил, его ответы переводили на английский язык.
Он говорил, что никогда не предавал Россию, только Советский Союз, а это две различные вещи. В молодости он видел, как отца коллеги посадили в психушку без какой-либо причины, где тот сидит и до нынешнего дня. Потом советы развешивали венгров на фонарях. Все это вместе привело к тому, что в отце вскипела совесть, вот он и решил смыться на Запад.
Журналист записал ответ и спросил, а почему это папочка смылся аккурат в июле пятьдесят девятого года, не раньше и не позже? Непоколебимый, буквально монолитный отец ответил, что долго носил в себе это решение, пальнул краткую речь о драме жизни в разрыве и плавно перешел к политическим темам: он предостерегал остерегаться Хрущева, остерегаться двухстороннего разоружения, которое Хрущев предлагал, Советам нельзя верить, убеждал он, до недавнего времени сам один из них.
Разыскиваю это интервью в Сети. Нет! Интересно, почему?
Мать утверждает, что отец был хладнокровным, отвечал по делу, и позволил вывести себя из равновесия всего раз, когда прозвучал вопрос про его жену и сына. Думал ли он о них во время побега? Что грозит семье дезертира?
- Я думаю о них каждый день, - произнес он со стиснутым горлом. – Надеюсь, что однажды мы встретимся в свободной России. И именно за такую, свободную Россию я и стану сражаться здесь, в Соединенных Штатах.
Дома со времен бегства он ни разу не заикнулся про супругу и Юрия.
После этой передачи мать беспокоилась, что отец каким-то чудом вернется мыслями к прошлой семье, он же, в свою очередь, отличался добрым здравием и таскал Бурбона за уши. Когда программу показали по ящику, он нажрался скотчем и заявлял, что станет кинозвездой.
А ведь это было близко.
После передачи появились статьи в прессе, навскидку, около сотни. Мать утверждает, что об отце писали даже в "Нью-Йорк Таймс", жаль только, что я ничего этого не могу найти.
А еще он получил смертный приговор, заочно оглашенный в СССР.
После той телепередачи родителей пригласили в отель "Уиллард" на тусовку.
Мать радовалась, потому что тосковала по всяким раутам в Гдыне. В то время она чувствовала себя королевой жизни. Она рассчитывала, что все это вернется, и занялась поисками подходящего платья. И выискивала его долго. В конце концов, выбрала такое изумрудное в стиле "ампир", с горлышком и светлым бантом на груди; а ко всему этому еще и перчатки выше локтей. Обалдеть!
Старик, чтобы чем-то отличиться, с самого утра заправлялся скотчем.
Он заявил, что если осушить графинчик до полудня, то это делает полуденные часы мягкими в своей прелести, завел автомобиль и завез маму сначала к парикмахеру, а потом уже в ту гостиницу. Родительский "форд" по сравнению с "ягуарами" и "крайслерами" выглядел бедненько.
Тут до меня доходит, что я тоже езжу на "форде", и проходит какое-то время, прежде чем понимаю, что это ничего не означает что я не такой как отец, потому что почти что не пью.
Нужно будет когда-нибудь прочитать то, что я уже набил. Может, чего-нибудь и замечу?
А сейчас же мчусь вперед, времени не хватает.
В холле отеля стояли пальмы и голубые кресла, мраморные колонны подпирали украшенный потолок, а лампы с приглушенным светом свисали на медных цепях: давай, рак, бухти и дальше, все равно мы тебя зашибем.
ebooksa