На десятом этаже ожидал громадный зал с атласными занавесями на окнах и массой длинных столов, заставленных цветочными букетами, вином и водой. В глубине находились танцпол и возвышение, на котором настраивался Каунт Бейси с ансамблем.
Каунт Бейси, проверяю я в Интернете, был джазовым пианистом, запускаю себе в наушники концерт средины шестидесятых годов. А ничего даже играют, вбиваю буквочки и слушаю.
Мать проводит кучу времени на Спотифай, нам это известно.
Тогда, в отеле "Уиллард" старик тянул ее к бару, но она не позволила, просила, чтобы он хоть чуточку удержался.
Пришло много разодетых стариков в галстуках-бабочках и белых смокингах. На фиолетовом тюрбане одной из дам сияла бриллиантовая звезда. Родители сидели за одним столом с каким-то сенатором, веселым, что твоя обезьяна, и самим шефом Фирмы, Алленом Даллесом.
Старик знал, что именно этот тип, и никто другой, даст ему работу. И потому шутил, точил анекдоты, как только он один умел, пожирал черепаховый суп и глотал устриц.
Мама все эти истории знала, смеялась в нужных местах и все ломала себе голову, каким это чудом обычная девушка из Гдыни очутилась среди американских генералов и конгрессменов. Еще она думала об отце, о том, что с ним творится, и в каком состоянии он закончит вечер. А еще ей хотелось танцевать, потому что Каунт Бейси взялся за дело.
Звуки пианино были словно дождь драгоценных камней, их подгоняли кларнет с трубой, а мама стояла вне танцевального пятачка и выслушивала папины шуточки.
Каунт Бейси закончил, объявил, что они еще вернутся; подали какие-то паштеты, старик их мигом умолотил и потащил новых дружков в сторону бара. На их одну порцию он выпивал три, так что те глядели на него со смесью восхищения и испуга, словно на экзотичного зверя. А он и был ним, и с каждой минутой все больше дичал.
Мать стояла, опершись спиною о бар, и глядела в зал.
Именно такой ее и застал сенатор Джон Кеннеди, который и был кандидатом в президенты.
Старика он откуда-то помнил, они поприветствовали друг друга, и американец даже пошутил, что когда-то русские брали Берлин, а теперь штурмуют бары. Потом начал забрасывать комплиментами мать. Сюда он пришел сам, Джеки только-только родилась.
Он расспрашивал маму, как ей нравится в Америке, похвалил за отвагу во время побега, и еще ему хотелось знать, все ли польские женщины такие бравые. Мать позволила себя очаровывать, пялилась на его огромные зубы и ужасно жалела, что не может пригласить кандидата присесть, а старик торчал на барном табурете и от ярости грыз стакан, совершенно так, как когда-то Вацек.
И они пошли танцевать: она и, курва, Кеннеди.
И им якобы подыгрывал Каунт Бейси, только я ведь знаю, что это рак подпевает и подыгрывает на расческе.
Кеннеди вел маму уверенно, хотя, возможно, и слишком мягко, потому что ей хотелось бы чуточку быстрее, чуточку побезумнее, под эту сумасшедшую музыку. Сумасшедшинка в ней имеется, не сомневаюсь, они крутились, словно фигурки в шарманках, будущий президент взял маму за руку, она же положила свою ладонь ему на плечо, под тяжелой люстрой, в окружении женщин в жемчугах, с сигаретами в длинных мундштуках. И все же ничего не было, даже злящегося старика над бутылкой, только они одни, пианино и ансамбль. Танцевали, искрились и гляделись друг в друга так долго, пока играла музыка.
Хотелось бы мне, чтобы это было правдой.
Мать была счастлива со своим фальшивым воспоминанием, мне не хотелось отбирать его у нее, так что я не насмехался, только ведь нам источник этой лжи известен. Существуют мгновения, когда мы позволяем ей унести себя: это одна из них, я с ней соглашаюсь, потому что тоскую.
Таких моментов не хватает, когда ничто тебя не давит, не достает; тогда я сам не свой, а всего лишь чистейшее чувство спокойного счастья.
Жизнь заключается в склеивании вещей, которые друг другу не соответствуют: работы и отдыха, секса и родительства, уксуса и сахара, я мог бы долго перечислять, но когда кладу пальцы на веки, вижу темное пространство, а в нем непоколебимо проворачивающиеся формы, некоторые острые, словно разбитое стекло, другие, опять же, мягкие и округлые, острые рассекают мягкие, мягкие затупляют острия других, и так оно все и крутится, ничто друг к другу не пристает, но все вместе.
ebooksa