Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

Во время завтрака Кейт спросила у матери, купила ли она себе что-нибудь. Уолтер передал отцу очередной конверт с долларами.

Родители отправились в город тратить бабки. Мать вспоминает экипажи, в которые были запряжены белые лошади, виадуки над крышами жилых домов и совершенно бесящее напряжение, которое они пытались переходить и заболтать. Юрий то, Юрий это, как будто бы это она сама волочилась по бесконечным ступеням Вотивкирхе.

Старик рассказывал, как выкрадывали немцев из-за линии фронта. Подкрадывались ночью, выбирали какого-нибудь урода, тащили к себе, обосравшийся говнюк выдавал все, что было нужно, а потом его расстреливали.

Дружки погибали часто, он перестал различать живых и мертвых, в конце концов сам посчитал себя трупом.

- А рядом с тобой я воскрес, - известил он.

Понятия не имею, что мать должна была с подобной новостью делать. Она просто потащила его в город, куда глаза глядят. Так они попали на разрушенную бензозаправку, где их застала темнота, и старик буквально дрожал от страха, пялясь на незнакомые дверные проемы.

- Здесь может случиться что-нибудь нехорошее, - буркнул он и стал выглядывать такси.

Вечером они пошли на "Летучую мышь", по словам мамы, в "Рыжем Коте" играли лучше, а старик не был бы самим собой, если бы не пропустил парочку стаканов в ресторане гостиницы. Мать села с ним. Отиец сыпал шутками и поглядывал на фортепиано.

Кроме них в ресторане находилась пожилая пара, какие-то шведы и еще пердун с внучкой. Старик же отодвинул рюмку, вытер губы и отправился сыграть для мамы Шопена.

Когда он усаживался за инструмент, мать опасалась, что им придется платить за разломанный инструмент. Папочка же поправил табурет под задницей, сгорбился и ударил по клавишам на пробу.

Рассказ мамы замедляется, ее голос становится более глубоким, ее пальцы сжимаются на моем предплечье.

- При первых же звуках, люди повернули головы и так уже и остались. Только вот та маленькая девочка тут же пошла танцевать, потому что в зале зазвучали мелодии, словно бы мой Коля, человек, которого я любила, несмотря на все его зло и скуку, не предупреждая, вытолкнул ее в небо из становящихся твердыми грозовых туч. Эти звуки временами терялись, гибли в басовых раскатах грома и возникали из них, неуверенно, словно я и мой единственный. Эти звуки вливались мне в живот, будто жидкое золото, а тяжелые капли расплавленного сердца стекали у меня по ребрам. Именно так я себя чувствовала, честное слово. Я увидела наши хорошие и нехорошие моменты в какой-то мозаике, которая внезапно обрела смысл, а Колю, которого знала пятнадцать лет, с которым занималась любовью под ярким солнцем на террасе виллы "Под негром", и которого годами скатывала с обоссанной постели, именно того самого моего мужа, я видела в совершенно новом свете. Он ласкал клавиши и подскакивал на табурете, словно бы собирался подняться в воздух вместе с инструментом, из которого он высекал всю печаль выжженной любви. Пускай летит в небо, там ждут, думала я. Быть может, для таких как он, места на земле нет? Быть может, и для нас тоже никогда не было?

Та маленькая девочка, что танцевала, вынула цветы из вазона и дала их отцу.

Сам я из той ночи. Выскочил из фортепиано.

Об электричестве

Старик договорился на три часа дня.

Все утро он просидел на краю кровати и пил игристое вино из минибара. Мама обняла его. Отец вздрогнул, словно бы сбрасывал кожу или ненужные крылья.

В номер они заказали омлет с фруктами и воду с лимоном. Воду старик тут же выдул. В отношении еды презрительно фыркнул.

Он долго стоял под душем, набрал мыло на кисточку из барсучьей шерсти, обмазал рожу от шеи до глаз, подождал немного, пока щетина чуточку размякнет и старательно снял мыло длинными движениями бритвы.

За это время я сделал бы обед из двух блюд, десерта и напитка, сегодня утром я молниеносно побреюсь одноразовым станком, одновременно подгоняя Олафа, чтобы тот почистил зубы.